— Кто? — переспрашиваю я, чтобы выиграть себе время на раздумья. — Мой отец, конечно.

— Парту Иверийскому не здоровится с утра, — сообщает консул.

— Он Веллапольский, — поправляю я.

— Конечно, — быстро соглашается Маффин.

Сзади слышатся шаги — это Ладимин уходит прочь, скрывается за недостроенным зданием. Куда же ты, брат?…

— Пошлите за ним стязателей, — велю я. — Десяток. Нет, два!

— Ваше Величество, с этим есть трудности, — мнётся консул.

У кареты уже собрался отряд сопровождения — строй из кровавых магов, верных своему королю. Всего семь. Мало.

— Вы казнили почти всех стязателей, — сообщает Маффин. — Ложа опустела. Она издревле полнилась сынами знатных родов и аристократией. Стязатели Квертинда следовали традициям чести, совести, служения королевству. Должность несёт почёт и славу фамилии. Алые лацканы — символ доверия короля, и только лучшим и образованнейшим умам мы можем позволить вершить правосудие…

— Так наберите новых! — отмахиваюсь я от потока информации.

— Никто не желает больше идти на эту службу, — разводит руками консул. — Мы установили огромное жалование и привилегии, но аристократия боится за своих детей… Эти казни…

— Я не хочу этого слушать, — вскидываю ладонь. — Наберите откуда хотите, хоть из подворотни. Они должны уметь хорошо убивать и быть верными королю. Это всё, что требуется от стязателя. Для этого ремесла никакого образования и воспитания не нужно.

— Но как же, — брови Маффина взлетают вверх. — Облик справедливого судьи…

— Разговор окончен, — прерываю консула и киваю на стражу, что закончила с уборкой. — Пошлите этих за Ладимином.

— Привести вашего брата в Иверийский замок? — уточняет Лорид.

Я усаживаюсь в карету и на миг замираю.

Он здесь.

Крон.

Сидит рядом на твёрдой лавке. Так близко, что его колено почти касается моего.

Виски мгновенно взрываются болью, будто от уха до уха внутри головы протянули трубку, по которой льётся расплавленное золото… То самое, которым маги Нарцины выводят поэму «Царственность» в подвалах. То самое, которое струится прямо сейчас живой змеёй с королевской мантии на простую робу первого бога. Он всё тот же, седой, старый, только глаза его изменились — теперь смотрят на меня разноцветным укоряющим прищуром.