«Храм здесь лишний,» — с удовольствием отмечаю про себя.

Святилище Крона невыгодно темнеет старой кладкой на фоне новых домов: грубые обтёсанные камни, тяжёлые, монументальные, словно из затхлого прошлого. Крыша сияет медным куполом. Даже не золотым. Как мелко!

В другие времена здесь снуют простолюдины, сейчас же челядь выдворили за пределы квартала. Ради дела политической важности. Ради казни.

У ворот храма собрались лучшие бойцы Квертинда. Стоят в молчании, только гулкий ветер треплет навесы над дверьми да знамёна.

Я выхожу на свет, и моя фигура приковывает взгляды. Почтительные — преданных людей, среди которых Великий Консул, и ненавистные, тёмные, даже жалостливые — кровавых магов. Пятеро стязателей заключены в кольцо охраны. Отступники. Их стерегут, как самых опасных существ — десятком боевых магов. Тиали светятся в предрассветных сумерках. Стоит изменникам только захотеть — они, возможно, смогли бы перебить всех и спасти свои жизни. Но они не захотят. Они погибнут за свои убеждения, канут в безвестность вместе с памятью о Кроне. Их разумом владеют глупые суеверия, такие же древние, как пророчества из позапрошлого века.

Я поднимаюсь на сколоченный помост, поправляю мантию и высокого поднимаю подбородок, взирая на подданных сверху.

— Вы обвиняетесь в предательстве короны, нарушении клятвы оберегать правителя и отказе следовать новому закону, — возвещает глашатай. — Вы отказываетесь предать старого бога забвению. И высочайшим приказом проговариваетесь к казни.

Никто из пятерых не дёрнулся, не выдал чувств и не стал разубеждать обвинителя. Глупцы! Я бы проявил милосердие.

Стрелки уже готовы. Десять лучников из королевской гвардии выстроились вдоль помоста.

— Завязать вам глаза? — спрашивает солдат, стоящий ближе всех к отступникам.

— Нет, — следует короткий ответ того, кто ещё вчера был экзархом.

Рука его в бордовой перчатке стискивает осиновую веточку так, что та ломается. Он первым опускает чёрную маску, и его примеру следуют остальные четверо. Изо рта стязателей вырываются облачка пара. Они даже не напуганы. Я бы простил людям их нелепую убеждённость, если бы она не питала могущество того, кто являлся мне укоряющим кошмаром. Эти стязатели даже не подозревают, что их упрямые молитвы и поклонение мучают их повелителя.

— Есть ли у вас последние желания? — решаю я проявить королевскую милость.

Бывший экзарх долго молчит, всматриваясь в меня почерневшими глазами. Потом, наконец, просит:

— Позвольте помолиться создателю в последний раз. Только за что, чтобы он был ласков к Квертинду, который мы сегодня оставим.