Может, если бы они чаще играли в бейсбол... Уходили вдвоем на улицу солнечным днем и перебрасывались мячиком. Сам Смоки играл в бейсбол плохо и без удовольствия, но знал, что Оберон любит эту игру.

Несостоятельность этой мысли заставила его рассмеяться. Как раз первое, что приходит в голову человеку с таким характером, когда он не способен понять своих детей. Не потому ли такая мысль и возникла, что он чувствовал: общее занятие, простой жест может стать мостиком между ним и сыном; что касается дочерей, то между ними и Смоки как будто и не существовало разрыва — или пропасть все же была, но притворялась повседневной странностью: ведь странно же взрослеть сегодня рядом с отцом, который повзрослел уже вчера или позавчера.

Ни одна из его дочерей не вышла замуж, и, похоже, ни одна и не собиралась, хотя у Смоки было уже два внука, близнецы Лили, да и Тейси вроде бы носила ребенка от Тони Бака. Смоки не имел определенных взглядов на брак, хотя и не мыслил жизни без своей семьи, каким бы странным его брак ни оказался; а что касается верности, об этом ему следовало помалкивать. Но Смоки огорчало, что его потомство вырастет как бы безродным; если так пойдет дальше, о его внуках будут говорить как о скаковых лошадях: сын такой-то от такого-то. И он не мог не думать, что без такого прикрытия, как брак, отношения его дочерей с любовниками представляются уж очень непристойно-откровенными. Или, скорее, эта мысль диктовалась укрепившимся в нем характером. Сам Смоки вовсю приветствовал их храбрость и дерзость и не стыдился восхищаться их сексуальностью, не меньше чем красотой. Как ни крути, они ведь уже большие. И все же... ну ладно, Смоки надеялся, что дочери не обижаются на взбрыки его характера, на то, к примеру, как он отказался навестить Тейси и как-бишь-его, когда они поселились в пещере. В пещере! Его дети вознамерились, казалось, повторить в собственных жизнях всю историю рода человеческого. Люси собирала лекарственные травы, Лили читала по звездам и вешала своим детям на шею кораллы, чтобы отвратить зло; Оберон отправился с рюкзаком за плечами искать счастья. А Тейси у себя в пещере открыла огонь. Как раз когда электричество во всем мире вот-вот иссякнет. Тут он прислушался к часам, пробившим четверть, и подумал, не пойти ли вниз выключить генератор.

Смоки зевнул. В кружке света под единственной в библиотеке лампой было уютно, и уходить не хотелось. У стула громоздилась груда книг, из которых он отбирал нужные для школы; старые за многие годы сделались противными на вид и на ощупь и надоели хуже горькой редьки. Еще одни часы пробили час, но Смоки им не поверил. Снаружи, в коридоре, промелькнуло со свечой в руке привычное ночное видение: Софи, которая все еще не ложилась.