Слава

Оберон возвращался по дороге вдоль каменной стены, ограждавшей Эджвуд, и в определенной точке сошел с велосипеда. Вскарабкался на стену (упавшее дерево на одной стороне и травянистый холмик на другой образовали перелаз), перетащил велосипед под золотистую буковую крону, вывел его на дорожку, снова взобрался в седло, оглянулся и погнал к Летнему Домику. Спрятал велосипед в сарае, построенном старым Обероном.

В Летнем Домике, нагретом солнечными лучами, которые падали через большие окна, было пусто и пыльно. На столе, где прежде лежали дневник и шпионское оборудование и где позже Оберон разбирал фотографии своего старшего тезки, высились ныне груды исписанной каракулями бумаги, шестой том Грегоровиуса («Истории Рима в Средние века»), еще несколько больших книг и карта Европы.

Оберон прочитал верхний лист, заполненный накануне:

«Место действия — императорская палатка за Икониумом[251]. Император сидит один в кресле в форме буквы Х. На коленях у него лежит меч. На нем доспехи, но некоторые он снял, и их медленно полирует слуга и иногда поглядывает на императора, но тот смотрит прямо перед собой и не замечает его. Император выглядит усталым».

«Место действия — императорская палатка за Икониумом[251]. Император сидит один в кресле в форме буквы Х. На коленях у него лежит меч. На нем доспехи, но некоторые он снял, и их медленно полирует слуга и иногда поглядывает на императора, но тот смотрит прямо перед собой и не замечает его. Император выглядит усталым».

Оберон подумал и мысленно вычеркнул последнее предложение. Он имел в виду не усталость. Усталым может выглядеть кто угодно. Император Фридрих Барбаросса[252] накануне последней битвы выглядел... как же? Оберон снял с ручки колпачок, но после краткого раздумья снова надел.

В пьесе или сценарии (опус в итоге мог стать тем или другим, а то и вовсе обернуться романом) об императоре Фридрихе Барбароссе имелись сарацины и папские войска, сицилийские партизаны и могущественные паладины, а также принцессы. Куча романтических названий — географические пункты, где сходились в битвах толпы романтических персонажей. Но Оберон был пристрастен отнюдь не к романтическим деталям. В фокусе его внимания находился единственный персонаж, одинокая фигура в кресле, которую он застал в кратком промежутке отдыха между двумя отчаянными деяниями, измученная победой или поражением, в грубой одежде, покрывшейся пятнами на поле боя и от долгой носки. Главным был его взгляд: холодный, оценивающий, чуждый иллюзиям взгляд человека, который понял, что успех невероятен, но не действовать невозможно. К погоде он был безразличен, и, как описал Оберон, состояние природы было подобно ему самому: суровость, безразличие, отсутствие тепла. Вокруг было пусто, если не считать отдаленную башню (тоже похожую на императора) и, возможно, укутанного в плащ всадника на горизонте — гонца с новостями.