Он искал в чащобе Лайлак, но, конечно, не нашел. Ему было всего восемь лет, он еще только взрослел, хотя против своей воли; чего он мог ожидать?

Он сделался тайным агентом, чтобы проникнуть в тайны, которые от него скрывали, но, пока он старался их раскрыть, тайны оставались тайнами.

Он искал Сильвию, но, найдя, казалось бы, дорожку к ее сердцу, убеждался, что она ведет в противоположном направлении. Потянись к девушке, которая улыбается тебе из зеркала, и твоя рука наткнется на холодную границу стекла.

Ладно: теперь все решено. Поиск, начатый в незапамятные времена, здесь подошел к концу. Маленький парк, созданный его прапрадедом, Оберон переделал в символ не менее полновесный, чем любой из козырей в колоде двоюродной бабки Клауд или загроможденный зал в доме памяти Ариэль Хоксквилл. Подобно старым картинам, где человеческие лица изображены в виде рога изобилия, где каждая морщинка, ресница, складка на шее оказываются фруктом, овощем, зерном[363], воссозданными настолько реалистично, что хочется сорвать их и съесть, этот парк нес в себе лицо Сильвии, ее сердце, тело. Здесь Оберон освободил свою душу от фантазий, утихомирил всех призраков и демонов, порожденных пьянством и наследственным сумасшествием. Где-то жила, гоняясь за своей Судьбой, Сильвия, ушедшая по известным ей одной причинам. Оберон надеялся, что она счастлива. Благодаря своим усилиям и Искусству Памяти он освободился от заклятия и мог теперь идти куда угодно.

Оберон сел.

Какое-то дерево (его название, наверно, было известно деду, но не Оберону) как раз на этой неделе роняло свои похожие на листья цветы или семена, и весь парк был усыпан серебристо-зелеными кружками, словно кто-то разбросал миллион долларов десятицентовиками. Расточитель-ветер подкатывал эти богатства к недвижным стопам Оберона, сыпал на поля шляпы и на колени, хороня его под листвой, как один из атрибутов парка, вроде скамьи, где он сидел, или павильона, на который был устремлен его взгляд.

Когда Оберон тяжело поднялся, все еще чувствуя себя Как-то населенным, ему оставалось только перейти от Зимы, с которой он покончил, обратно к Весне: отсюда он начинал путь; тут же находился теперь. Годовой цикл. Зима была стариком, Отцом-Время, с серпом и песочными часами, в обтрепанном домино; на лице его было написано отвращение, бородой играл ветер. К чахоточным ногам жалась тощая собака или волк. Зеленые монеты, пролетая, застревали в углублениях рельефа; зеленые монеты с шелестом упали с колен Оберона, когда он поднялся. Он знал, какой будет Весна, спрятанная за углом; там он уже бывал. Внезапно ему показалось, что смысл есть только в том, чтобы завершить этот круг. Здесь все, что ему нужно.