Почему он оказался в недрах старого Вокзала? Вернулся поездом из Солнечного штата[360]? Или забрел случайно? В предутренний час, когда вокруг все троилось, во влажных штанах, которые недавно обмочил, он двигался целеустремленным шагом (двигался в никуда; не столь решительная поступь непременно привела бы к падению; ходьба — штука куда более сложная, чем считают некоторые) по уклонам и катакомбам. Мнимая монахиня в грязном плате и с настороженными глазами (Оберон давно понял, что это был мужчина) потрясла перед ним чашей для подаяния — скорее иронично, чем с надеждой. Оберон не остановился. На никогда не умолкавшем Вокзале царила относительная тишина; немногие путешественники и подзаборники обходили Оберона стороной, хотя он и приглядывался-то к ним лишь затем, чтобы собрать каждого воедино: когда люди ходят по три экземпляра каждый, это многовато. Одно из преимуществ выпивки состоит в том, что она сводит жизнь к самым простым действиям, которые поглощают все внимание; видеть, ходить, точно подносить бутылку к дырке на лице. Словно тебе вновь стало два года. Мысли только самые простые. И воображаемый друг и собеседник. Оберон остановился; он набрел на более или менее прочную стену; он отдыхал и думал: совсем пропащий.

Простая мысль. Одна простая отдельная мысль, и остаток жизни и времени — невыразительная серая равнина, простирающаяся бесконечно во всех направлениях; сознание — огромный шар, наполненный грязным пухом, где теплится под спудом лишь огонек этой мысли.

— Что? — спросил Оберон, отделяясь от стены, но никто к нему не обращался.

Оглядевшись, он обнаружил, что находится под сводом в месте встречи четырех коридоров. Он стоял в углу. Внизу, где ребра сводов примыкали друг к другу, виднелась как будто щель между соседними кирпичами; на самом деле ее не было, но, казалось, туда можно заглянуть.

— Эй? — шепнул Оберон во тьму. — Эй?

Ничего.

— Эй. — На этот раз громче.

— Тише, — сказала она.

— Что?

— Говори тихо, — сказала Сильвия. — Не оборачивайся пока.

— Эй. Эй.

— Привет. Правда, здорово?

— Сильвия, — шепнул он.

— Как будто ты совсем рядом.

— Да, — сказал он, — да, — свистящим шепотом. Он стал втискивать свое сознание в темноту. На мгновение оно сложилось, потом опять расправилось. — Что?

— Ладно, — проговорила она приглушенным голосом и, немного помолчав, добавила: — Думаю, мне пора.

— Нет. Нет, прошу тебя, прошу; почему?

— Видишь ли, я потеряла работу.

— Работу?