Какая странная мысль! – спохватилась я. Ведь я – плоть от плоти долин. И все же… Я накрыла шар с грифоном ладонью, прижала его к себе. Мне всю жизнь твердили, как опасно людям нашего происхождения иметь дело с наследством Древних. Я вспомнила, как просила Элис учить меня владению Даром. Напрасно я об этом просила. Она это понимала, потому и уклонилась от моей просьбы. Это не мой путь. Да, кое-чему можно научиться: выучить слова заклинаний, заговоров, призванных наращивать в себе Силу. Но сама Сила так не приходит – она кроется внутри.

Грифон послужил мне под землей, когда я в нем нуждалась, я сама открыла его достоинства и воспользовалась ими для себя. Своей волей. На что еще он способен, если постараться? Касаясь шара пальцами, я размышляла.

Я уже не та Джойсан, что бежала из Итдейла со своими людьми. А кто я такая теперь? Это мне предстоит открыть. Как и моему мужу придется открыть, кто он и что он такое. Я призналась себе, что этот поиск для него сейчас – важнее всего на свете.

Едва я приняла эту мысль и осознала ее, Керован открыл глаза. Но взгляд их был тверже камня – заперт изнутри.

– Добрый день, – бодро окликнула я его, не дав себе испугаться такой холодности. – Гладкий путь лежит по равнине, да поведет он нас… – Я повторила старинное утреннее приветствие, вложив в него и пожелание достигнуть цели.

Он сел прямо, расчесал пальцами волосы – они стояли дыбом, совсем как петушиный гребень. Взгляд его ускользал, не встречался с моим. И губы он поджимал так, словно готовился исполнить неприятную, но неизбежную обязанность.

Меня тянуло спросить, что с ним, но хватило ума молчать и ждать, пока сам скажет. Пока сам не откроет мне дверь, я не вправе ломиться внутрь, туда, где – я верила – скрывался и таился настоящий Керован.

Он молча поднялся. Повернулся ко мне спиной, шагнул к двери, стал оглядывать двор, будто нарочно пряча от меня лицо. Или моего не хотел видеть.

– Бери кобылу с вьючным пони и уезжай. Тебе надо просто держать на восток, – так и не повернувшись, заговорил он.

И вдруг развернулся таким движением, каким встречают подкравшегося врага. Запертое прежде лицо распахнулось, я прочла в нем страшную боль – такую боль, что невольно вскочила и шагнула к нему.

Он вскинул руку, отгораживаясь от меня. И это, сколько бы я ни уговаривала себя терпеть, было мучительно.

– Я… не могу… поехать.

Слова словно вырывали у него силой, и каждое причиняло боль.

– Клянусь жаром Истинного Пламени! – Таким боевым кличем призывают потерянную надежду. – Мне надо… на запад!

Он закрыл лицо руками, и из-за стены ладоней донеслись слова, сдавленные и скованные ледяным отчаянием: