Нас объяло молчание. Джойсан скрестила руки на груди и смотрела на меня, как на незнакомца, но не как на чудовище. Она видела меня. Я не позволю себя толкать, использовать, порабощать. Я свободен выбирать, как считаю нужным, и отныне у меня нет прошлого, нет сородичей, только я – и Джойсан. Всегда Джойсан!

Мы были союзниками, потому что я сам выбрал этот союз – с Нивором, Ландислом, грифоном и Джойсан.

– Галкур… – Мне понравилось звать врага по имени. Моим скудным силам нужна была поддержка, которую приносит именование, – и я произнес его имя вслух.

Он больше не улыбался. И пелена благородства сошла с его лица. Остались черты лица Темного Владыки, распухшего от ужасающей гордыни.

– Сын… – отозвался он. Голос и теперь источал мед, но какой кривой была ухмылка!

– Я тебе не сын, – отрезал я, радуясь теплу металла на запястье, уравновешенного вонзавшимся в ладонь другой руки осколком.

– На тебе моя печать.

Он указал на мои копыта.

– Не всякий, у кого желтые волосы, – сулькарец.

Не знаю, откуда подвернулась мне на язык эта поговорка.

– Мой сын… Ступай ко мне!

Это был приказ. Что-то во мне отозвалось – слабо, но оно еще шевелилось во мне. Я крепче стиснул в левом кулаке язык огня. Я – Керован!

Его рука поднялась, чтобы начертить в воздухе знаки. Я следил, как маслянистый дым марает чистоту, оскверняя солнечный свет.

И снова меня что-то потянуло – сильнее. Я уперся копытами в землю, распрямил спину. Я – Керован.

– Я не твоя собачка, Галкур. – Я не повысил голоса – сказал, как говорят о чем-то незначащем. – Тебе требовался слуга, ты мастерил себе раба. Но у тебя нет ни сына, ни слуги.

Лицо его холодно застыло, в нем теперь осталось очень мало человеческого.

– Ты пес, ты раб, ты мой!

Я услышал резкое карканье – не человеческий смех, но отзвук смеха в нем звучал.

– Когда же ты, Галкур, признаешь, что колдовство тебя подвело? Ты ведь должен был понять это еще при зачатии? Прежде ты не был дураком.