Закрыв глаза, я глубоко задышала, призывая терпение и уверенность в себе. Целебная магия не подействует, если целительница не приведет себя в состояние спокойной уверенности, чтобы вызвать в сознании образ выздоровевшего больного. Представляя Яноса радостным, верхом на пони, я помешивала отвар, пока он не остыл настолько, чтобы перелить его в хрустальную мерную чашечку.

Я подошла потрогать мальчику лоб. Усилия Терлис не пропали даром – от прохладной воды из ручья жар спал, а отвар – хвала Гунноре! – должен был окончательно его прогнать. Поддерживая очнувшегося ребенка, я поднесла к его губам чашку. Мальчик поморщился от горького вкуса, но под уговоры – мои и матери – сделал глоток, и еще один. Укрыв его легкой простынкой, мы сели рядом. Я взяла руку Терлис и посоветовала ей представлять сына здоровым. Удерживая в голове этот образ, обратив всю волю на исцеление, я не услышала шагов с другого берега.

– Что здесь такое?

Я подскочила от резкого голоса и открыла глаза. На том берегу стояла Ниду, ее глаза под тяжелыми веками, всегда такие пустые, сейчас гневно сверкали.

Видя, что я молчу, ответила Терлис:

– Янос вдруг свалился в лихорадке, и сера Джойсан помогла.

– Помогла! – Ниду не прятала недоверия. – Окунула беднягу в ручей? Заставила давиться снадобьем? Ему, Терлис, нужны барабанные чары, а не это… это…

Что она хотела сказать дальше, осталось неизвестным. Удивленное восклицание Джонки заставило всех обернуться к мальчику.

– Смотрите, пот выступил на лбу. Наверное, жар спал.

Поспешив к малышу, я тронула его лоб и с облегчением перевела дух – Джонка не ошиблась. Терлис заботливо утирала сыну лоб, что-то ласково приговаривала, и в награду ей Янос открыл глаза:

– Мама… я пить хочу…

– Можно ему воды? – повернулась ко мне Терлис.

– Конечно! Такой жар иссушает тело. Дай ему воды – только прохладной, но не холодной.

Мы уже собирались отнести Яноса обратно в палатку, когда я оглянулась на Ниду. Та пропала. Убедившись, что мальчик спокойно уснул, я отдала Терлис остатки отвара, велела напоить его еще раз на закате и потом в середине ночи.

– Если понадобится еще, я утром заварю, – пообещала я, – но, скорей всего, будет не нужно. Постарайся, чтобы он не простыл, и пусть хотя бы утром посидит смирно. Я… – Я споткнулась от мелькнувшей мысли, что надо бы уйти в сторону, предоставить Ниду сказать последнее слово в лечении. – Если не увижу тебя утром, зайду в середине дня, – твердо закончила я.

Янос сейчас был под моей опекой, и я должна была убедиться, что он совсем поправился. Если Ниду не понимает ответственности лекаря, плохая она целительница.