– Не знаю. – По чести, мне приходилось с ним согласиться. – Но и не могу так уехать, не могу допустить новых убийств.

Я выдернул у него руку и направился обратно к колодцу.

5 Джойсан

5

Джойсан

Не прошло и двух недель с отъезда мужа со всадниками киога, как я стала задумываться, не понесла ли я дитя. Мои женские циклы всегда были чрезвычайно предсказуемыми, а на этот раз луна исхудала и растаяла в темноте, а все ничего. И опыт повитухи подсказывал мне, что кое-какие мелкие перемены в теле могут означать его готовность приютить еще одну жизнь.

Не слишком понимая, надеюсь ли я на подтверждение или боюсь его, я напоминала себе, что последние недели выдались напряженными: уход из Анакью, странности измученного притяжением гор Керована – все это могло нарушить телесный ритм. Каждое утро я повторяла себе, что новый день может разрешить все сомнения, – но дни проходили один за другим без перемен, без ответа на вопрос, разрешить который могло только время.

В лагере киога у меня оставалось слишком много досуга на такие одинокие размышления. Меня, как почетную гостью, не нагружали работой, а если я и бралась помогать, скажем, прясть нити из грубых волокон прибрежного дикого льна, то такой труд не мешал думать. Я долгие часы проводила в разговорах с Джонкой, расспрашивала ее про киога – и холодела, узнавая, что их выгнало из родных гор на равнину то самое создание (представить двух таких было бы слишком ужасно), которое мы с Керованом видели ночью на склоне.

Не знаю отчего (быть может, просто от желания отвлечься на что-то другое, хотя бы и неприятное) – меня вновь и вновь донимали мысли об ужасе гор. Знать бы, существовал ли он всегда – сотворенный по ошибке новорожденной землей, – или это извращенное создание сторонников Тьмы…

Бывало, он снился мне по ночам, и тогда я просыпалась в холодном ознобе и все больше тосковала по теплу и силе Керована. Мы всегда обращались за теплом и дружеским утешением друг к другу, словно двигались по кругу, вычерченному любовью, – как жезл чертит звезду защитного заклинания. И с каждым днем во мне все громче звучал вопрос: что, если теперь, избавившись от зова с гор, он сумеет простереть это душевное тепло и на третьего – на ребенка…

Этими надеждами я отгораживалась от сомнений и страхов, потому что с каждым днем уверялась все больше. Иногда я лежала без сна, прижимая ладони к животу (хотя в нем еще не скоро затрепещет жизнь), и разгоняла дурные опасения доводами рассудка.

Ни одна женщина, впервые узнав, что тяжела, не обходится без опасений – а я тем более, ведь я за последние годы не раз принимала роды. Страх боли… страх перед этим бесконечно одиноким трудом… страх перемен… страх смерти – хотя бы и маловероятной, потому что я знала, что телесно приспособлена к деторождению – здорова и крепко сложена, хоть и тонка в кости.