В этом-то и заключалась проблема с попыткой строить из себя героя. Герой почти всегда в конце умирал.

– Я не сержусь, – сказал я ей, и мне показалось, что это прозвучало почти искренне. – Серьезно. Я рад за тебя.

Ее линзы запотели от конденсата.

– Правда? – спросила она.

– Правда.

Я должен был сказать ей тогда, что люблю ее, – она была моим лучшим другом, моей семьей, моим племенем. Я должен был поблагодарить ее за то, что она спасла мне жизнь (минимум дважды). Я должен был сказать ей, как благодарен, как обязан ей и надеюсь, что когда-нибудь научусь быть чуть лучше, чуть храбрее, чуть более бескорыстным. Чуть более человечным, как и она.

Вместо этого я сказал:

– Прощай, Рамми. – Это были последние слова, что я ей сказал.

Я даже не стал ее обнимать.

Как я уже говорил, еще в то время, когда мы с Джаредом игрались с приложением для наблюдения, увеличивая груди девушек под рубашками: вы можете придумать просто гениальную технологию, но, уж поверьте, люди будут с ней просто дурачиться.

44

44

На Свободных территориях кое-кто из стариков до сих пор пользуется стандартной аферистской валютой – пачка патронов обойдется вам в две резиновые шины или около шести аккумуляторных батарей, в зависимости от уровня инфляции.

Двое солдат Коалиции высадили нас к югу от демилитаризованной зоны, пояса нейтральной земли, который отделял территорию андроидов от НДС. Едва небеса погрузились во мрак, мы увидели полосы света из Сан-Франциско в тисках разбитых холмов, скрытых за зеленой завесой тумана. Военная база «Лагуна-Хонда» поглотила холмы и возвышалась над остальной частью города. Я знал, что в самом ее центре находится исследовательская лаборатория Коуэлла, «Наутилус» – нервный центр научных знаний НДС и одно из наиболее охраняемых мест на континенте.

Нам пришлось двигать копытами – в буквальном смысле слова в случае Барнаби, – чтобы не поднять тревогу, а это значило, что мы бросим еще одну часть полезного груза: монеты, имевшие покупательную способность на Свободных Территориях, были слишком тяжелыми, чтобы их можно было унести, то же самое касалось Советских денежных знаков[159] большого номинала. Однако я загрузил в свой рюкзак всю зелень, которую только мог там уместить. Хотя некоторые районы Сан-Франциско не пострадали в ходе Большого трындеца, сорок лет и сотни подземных толчков спустя для восстановления города было мало что сделано, и груды гниющих отходов образовали новые холмы из гипсокартона и пластика.