Коуэлл сидел совершенно неподвижно. Он смотрел на меня с каким-то странным выражением, как будто на самом деле смотрел куда-то еще. Как будто в его глазах что-то умерло.

– Их тела были найдены неподалеку отсюда, не так ли? – Я продолжил: – Их расплющило мусоровозом во время беспорядков.

И вновь последовала странная пауза, напоминающая зависание, какое случается сразу после того, как вырубается ваш системный оператор. Затем по телу Коуэлла пробежала рябь и попала ему в глаза, заставив его сфокусироваться.

– Их тела, – тихо повторил Коуэлл. – Да. Их тела были найдены. – И он рассмеялся. Если ты когда-нибудь слышал, как страдающая от астмы кошка пытается выплюнуть измазанную бензином речную крысу, то поймешь, на что это было похоже. – В том-то все и дело. То, что он сделал, просто гениально, – сказал Альберт Коуэлл. – Их тела были найдены. И все решили, что они мертвы.

– Марк. – Президент Бернхем отчетливо произнес свое имя.

Но ответил ему Коуэлл.

– Все в порядке. Он ведь все равно умрет, так ведь?

– С минуты на минуту, – подтвердил Бернхем. К его чести, он не очень-то этому радовался. – Как только опиаты достигнут его сердца.

Когда он сжимал и разжимал подлокотники своего кресла, изумрудное кольцо ловило лучи света и светило мне прямо в глаза.

Прямо мне в глаза.

Проходя сквозь грудь, мышцы, ткани и жир Альберта Коуэлла без особого молекулярного усилия.

Голограмма.

На какое-то мгновение сердце замерло, и я подумал, что тетразабензаминоид-55 уже начал действовать.

Альберт Коуэлл был голограммой.

– Видишь ли, я никогда никому не рассказывал о своем маленьком триумфе, – сказала голограмма Коуэлла. – Президент Бернхем не умирал. Он просто покинул свое тело. А если точнее… он обменял его.

И он медленно повернулся к Марку Дж. Бернхему, единственному сыну последнего президента, ерзающему в своем кресле.