На какое-то мгновение мне показалось, что оно того стоит. Затем, коротко вскрикнув, я позволил Бернхему уронить голову.
– Мудрое решение, – протянул Коуэлл.
Я с трудом поднялся на ноги и обернулся, ослепленный первобытной яростью, целясь ножом в динамик, почти незаметный в корпусе старого пресс-папье. Я вонзил лезвие прямо в металл (во всяком случае, попытался), но все, чего добился, так это грохочущего искусственного эха, от которого у меня заныли зубы.
– Где же ты? – Я сплюнул. Буквально. Наркотик оставил неприятный привкус во рту и избыток слюны. – Я хочу тебя видеть.
– О, я в этом сомневаюсь, – ответил голос Коуэлла, на этот раз из аудиовыхода слева от меня. Я бросился вперед, воткнув нож прямо в книжную полку, больше не раздумывая, больше не планируя, но поддавшись мрачному желанию крушить, крушить, крушить, словно Попрыгунчик, ожидающий наступления апокалипсиса.
Но Коуэлл лишь рассмеялся.
– Ты здесь застрял, Траки, – в голосе Коуэлла все еще звучали высокие ноты, когда он смеялся. – Нет смысла из-за этого сердиться.
Я схватил первое, что попалось мне под руку (обезглавленного Раама со вскрытым черепом, набитым силиконом и печатными платами), размахнулся, словно базовый подающий в «Смертельном вызове» от «Реального спорта», и бросил. Я даже не знал, куда целился. Я никуда не целился. Когда Раам полетела к шторам в углу, я подумал, что она стукнется о стенку позади них.
Вместо этого она пролетела прямо сквозь невидимую щель в бархате. Бернхем закричал.
Шторы слегка покачнулись, словно пьяницы, пытающиеся удержаться на ногах, а затем замерли. И на этот раз Коуэлл промолчал.
Я замер. Лишь раз, всего лишь раз меня посещало такое же чувство, что и теперь. Это было еще на Пригорке, когда я был ребенком восьми или девяти лет, после того как в городе разбили лагерь для толпы захолустников, которые рассказывали, что спасаются от насилия на границе Синопек-ТеМаРекс: тогда во время ночных набегов были истреблены целые города захолустников, их семьи казнены во сне, а деревни сожжены.
О чем они