49
49
– Нет. – Едва коснувшись моих миндалин, это слово, как и я сам, тут же потеряло самообладание и нырнуло обратно мне в пятки. –
– Страна разваливалась на части, – сказала голограмма Коуэлла. Большая, мрачная, уродливая правда уткнулась носом мне в ухо и прошептала только:
Я сжал руки в кулаки. Мои руки. Я снова мог ими пошевелить. Бернхем посмотрел на меня слезящимися глазами.
– Рассеянный склероз, – сказал он. – Наследственный. Не проявлялся лет до двадцати. Даже самое лучшее лечение ни хера не помогло, лишь отсрочило…
Он замолчал, потому что в глубине комплекса раздался взрыв: массивный, отдаленный бум, от которого ненадолго задрожали стены, напоминая наземные последствия акустического фрекинга. Через секунду мой нос защекотал запах дыма. Над головой застучали шаги, обрушивая с потолка шквал штукатурки.
– Что, черт возьми, это было? – воскликнул Коуэлл. Пока я смотрел, пыльный вихрь прошел, кружась, прямо через его макушку, просачиваясь вниз сквозь его грудь, живот и область гениталий, и наконец упал сквозь его ноги на ковер.
– Рафикова, – произнес президент Бернхем. Он крепко держался за подлокотники, словно боялся, что его стащат оттуда силой. – Должно быть, она пробралась внутрь.
– Невозможно.
– Что я пытался тебе втолковать? У нее повсюду есть сторонники, даже среди военных. Нас сдал какой-то предатель.
Голографические глаза Коуэлла едва взглянули в мою сторону.
– Позвони Лопесу-22 и скажи, чтобы он вытащил свой член из этого жалкого головоногого моллюска, которого называет своей сексуальной куклой, и принес мне хирургический рой[167]. И