Рука Лукаса стала тяжелее. Он не собирался описывать, как мучительно любить женщину, которая никогда не будет с тобой, и как он жалел, что нельзя вырезать из груди сердце. Он не станет рассказывать, как ему хочется смеяться всякий раз, когда она смеется, плакать вместо нее, укладывать спать, согревать ее, будить по утрам. От одной этой мысли какая-то бурлящая пустота шевелилась глубоко внутри. Он ощущал ее в своих руках, слишком сильных, чтобы никого не сжимать в объятиях, и в слишком бурной крови, которой некому отдать свой жар. Он долго надеялся, что сможет излечиться от этого чувства, но как – не знал.

Эсме перестала следить за музыкой. Она была уверена, что их дружба кончится вместе с этим танцем, а скрипки уже замедлили темп… Одна за другой расходились пары: кто неспешно, кто торопливо. Она тоже решила выскользнуть из рук Лукаса, но он удержал ее. Она попыталась высвободиться снова, но он настаивал. И она опустила голову ему на плечо, на ту самую синюю докторскую рубашку. Лукас поправил выбившийся из ее пшеничных волос цветок.

– Без меня тебе будет лучше, уверяю, – сказал он. – Бывает, я и сам охотно бы отделался от Лукаса Корбьера.

– Он хороший врач.

– Для других.

И снова заиграла музыка. Они протанцевали еще вальс, потом еще один, и еще. Когда музыканты уже спускались со сцены, Лукас взял Эсме за руку, и они пересекли вытоптанную лужайку. Есть ей больше не хотелось: внутри застыл камень. Единственным желанием было поскорее вернуться к себе и переодеться.

– До свидания, Лукас.

– Эсме, завтра воскресенье.

– И что?

– Время, тишина, одиночество.

– Правда?

– Если хочешь.

Она посмотрела ему в глаза, поглаживая атлас юбки. Он улыбнулся ей, слегка печально. Она ответила тем же.

По крайней мере, одно у них было общее: печаль.

49

49

Праздник никак не кончался: кончились закуски, игры, самый длинный день в году, а гости все не расходились, упиваясь радостной беззаботностью. Поэтому появление королевы Сидры мало кто заметил. Она направилась прямо к люльке, черные волосы ниспадали по спине до пояса. Тибо, движимый каким-то шестым чувством, подбежал к Эме, под иву.

Сидра уже склонилась к принцессе: на секунду в лице ее мелькнула нежность, оно стало совсем другим. Но только на одну секунду. Вдруг Сидра замерла, откинула занавеску от комаров и сунула в люльку свою длинную белую руку. Эма с трудом сдержала крик. Тибо схватил мачеху за локоть и рывком оттащил от люльки. Сидра не сопротивлялась. В руке она сжимала погремушку.

Как только Тибо отпустил ее, она потрясла ею у него под носом. Бубенцы зазвенели. Это было самое безобидное, что можно найти в королевстве.