Отец…

При нем в замке стало тихо.

И пусто.

А ведь были люди. Давно. Раньше. При матушке еще. Теперь те воспоминания, казавшиеся еще недавно утраченными, вдруг ожили, всколыхнулись.

Вот кухня.

Здесь всегда жарко. И пухлая повариха двигается с воистину нечеловеческой ловкостью. Вокруг суетятся помощники и помощницы. Ричарду нравится наблюдать. И за тем, как мнут тесто, то скатывая в шар, то растягивая. И за тем, как подбрасывают в огромную печь дрова. Он сидит, прислонившись к ней. В руке стакан молока да булка. А голос поварихи мягкий, он журчит ручейком, и тянет слушать.

Он не помнил, о чем та рассказывала.

О чем-то.

Слуги.

Тогда в Замке слуги были живыми. А мертвецам позволяли делать только самую тяжелую работу.

Скотный двор. Лошади и коровы. Козы. Матушке носили козье молоко, ибо она часто простывала. А козье молоко полезно.

Птичник.

Всполошенное кудахтанье кур и голос птичницы, что сзывала их.

И двор этот, к которому Ричард уже привык, к пустоте его тоскливой, он тоже всегда был полон жизни. Купцы и торговцы.

Их свита.

Отец.

Его рыцари, правда, в черном доспехе, но сейчас Ричард увидел их столь ясно, что сердце закололо, заломило. Он покачнулся, но устоял.

– Что-то не так? – в глазах демоницы ему привиделось беспокойство.

Ложь.

Демоны не умеют беспокоиться о ком-то, кроме себя.