Мой мир — живой. Если разобраться, я с младенчества не делила его в уме на город и дикость. Просто за стенами, далеко-далеко, пряталась тайна, она была упоительно недоступна… В жирной почве неведомого запросто прорастали сказки. Мои сказки помогли малышке Мари выжить в худшую её зиму, улыбаться в самую трудную весну, не унывать в тусклую осень.

Я росла и менялась, больше не ночевала в библиотеке, хотя иногда задерживалась в больнице. Я порой засыпала, обняв хрипатый патефон в комнатухе деды Пётры. Все реже я думала о вещах предков. Постепенно они стали для меня синонимом понятия «обоюдоострое». Потому что их польза неизменно оказывалась лишь одной стороной лезвия. Вторая была — вред и самообман…

Благодаря Алексу я осознала заново, на своей шкуре, какая страшная и полезная штуковина самолет!

На сорок шестой минуте полета — часы всё время светились на потолке — я некстати восстановила перед мысленным взором страницу словаря. Текст в нижней трети страницы был такой: «Катапультирование — принудительное покидание лётчиком (экипажем) самолёта, вертолёта или космического корабля».

Я вспотела и мигом окоченела. В самолете — не зря Алекс извинялся — было ужасно холодно.

— Кузя, нас щас за шкирман отсюда… — прошипела я, кое-как гася визг. Кузя насторожился, дернул ухом. Я сглотнула и добавила: — Эй, это хотя бы не космос?

На потолке мигнули цифры, пошел обратный отсчет секунд. Из комма на шее защелкало в такт. Кузя что-то понял, без возражений позволил гибким щупальцам опутать себя плотнее. Самолет круто ухнул вниз, моя душа вроде как взмыла… Гудение сделалось угрожающим.

Грохот! И нас вышвырнуло в тугой ледяной воздух.

Не хочу вспоминать свой визг… Я норовила удушить щенка, как распоследний утопающий — спасателя. Но Кузю душить бесполезно, у него шея толще моей талии… Это я именно так и поняла — через удушение. Я душила и чуяла, как вибрирует его горло, когда Кузя, переполняясь восторгом, орёт: «Йааа-ах!».

В приземлении мы удачно расстались с разбитым корытом и парашютом, закрепленным к нему… И со всего маха вляпались в местные дела. Кузя сделал это элегантно — спружинил на лапы. Я бездарно шмякнулась — саданулась всем организмом о камни и замерла в позе растерзанного жабха. Отдышалась. Пронаблюдала, как Кузя ругает королеву чужой стаи. Воспитала его: невежливо так говорить со старшими.

Валга мне не мешала, окаменев от недоумения. Она была ужасающе стара, едва могла держаться на лапах. У неё — даже я и даже издали поняла в один взгляд — безмерно запущенный случай тахикарды… или как правильно предки звали эту болезнь? Не важно, предки были люди, их диагноз валге не нужен.