— Ух ты, в городе про такую роскошь и не знают, — нарочито бодро сказала я. — Как назвать… Верблось? Коньзеб? Верлок?

— К скакуну дурную девку не подпускать, — немедленно откликнулся дед Слав. — Зачнет тыкать его в нос, сама же свалится на полный день. Не желаю уступать ей возок.

— Скакун? Фу-у, скучно, — протянула я. — Вы б еще лошадью назвали.

И все. Бодрость моя иссякла, взгляд уткнулся в землю. Опять…

Сейчас понимаю: дед Слав все видел и молча ждал, пока сама разберусь в себе. Он верно намекнул про мысли, похожие на блох: мелкие, ядовитенькие, всепролазные. Кусают, усиливают мерзкое ощущение неустойчивого равновесия души.

Казалось бы, чего еще надо? В лесном поселке меня приняли такой, какая я есть, с непонятным даром и грубоватой манерой тыкать всякого больного пальцем в нос и, если не повезёт, рушиться в обморок, чтобы затем очнуться и наговорить гадостей. Мол, не жилец ты, дядя! Печень увеличена, в почках камни, по трем группам токсинов из восьми иммунитет на нуле, а еще наследственная предрасположенность к старческой потере ума, да и вегетный статус никакой… Настоящие дикари сожгли бы злую ведьму Элю. Как в сказках предков. Но лесники незлобивы.

Пациенты в поселке ни разу не пытались заткнуть мне рот или перебить… ключицу. Отпаивали медовым взваром после самых идиотских выходок. Не сердились, что говорю пять непонятных слов из шести. Запоминали предписания по лечению и — о чудо! — следовали им. Не оспаривали диагнозы, не обзывали меня недоучкой. О таких больных мечтает всякий врач!

Чего мне, умной дурехе, не хватало? Уж точно дело не в медовухе и похмелье. Я вдруг словно бы оглянулась… и подумала: с того дня, как меня изгнали из Пуша, живу, словно пьяная. Без ума и страха. Встретила Кузю, деда Слава, стаю валгов, толпу черных лесников, Алекса, опять валгов, Мая, своих прежних соседей-горожан…

Слишком много всего приключилось, слишком быстро!

Встреча с Маем была самым невозможным из всего невозможного: я дала ему имя, рассказала особенную сказку, я загадала неисполнимые желания — и увидела море, пустыню, горы…

Май ушел без оглядки. Мир без него сделался обычным.

Ураган, который меня крутил и нес — иссяк. Три дня похода — своими ногами, по обычному лесу, под охраной… Я брела и скучала, и злилась: разве это плохо — когда кругом мирно, надежно и безопасно?

— Эля, сколько ни молчи, от разговора не спрячешься, — на второй день дед Слав поймал за руку и заставил слушать. — Поход наш направляется к городу Пушу. Так-то вот.

Сказал и смолк. Я шла, глядела в землю и злилась. Странно, но я даже не искала причины своего настроения, я себя накручивала… неограниченно.