И Ди обвинил мое поколение в безволии: дескать, вас парализовал Спин. Не исключено, что он был прав. Мы застыли на тридцать с лишним лет. Застыли, как застывает кролик в свете фар на шоссе. Никто из нас так и не сумел стряхнуть с себя чувство абсолютной уязвимости, избавиться от глубоко личного ощущения, что к горлу приставили кинжал; ощущения, портившего любое удовольствие; ощущения, из-за которого самые великодушные, самые прекрасные жесты казались робкими и вымученными.

Но ничто не вечно. Даже паралич. Тревога сменяется опрометчивостью. Обездвиженность – действием. И вовсе не факт, что действием разумным или полезным.

Я миновал три знака, предупреждавших о дорожном разбое. Транспортный обозреватель местной радиостанции перечислил шоссе, закрытые «в полицейских целях», так бесстрастно, словно речь шла о ремонтных работах.

Но я без происшествий добрался до парковки за «Иорданским табернаклем».

Нынешним пастором церкви был коротко стриженный молодой человек по имени Боб Кобел; я говорил с ним по телефону, и он согласился меня встретить. Когда я запирал машину, он подошел ко мне, проводил в ректорию, угостил кофе с пончиками и завел непростой разговор. Кобел походил на школьного спортсмена, который уже обзавелся брюшком, но еще не забыл, что такое командный дух.

– Я обдумал вашу просьбу, – сказал он. – Насколько понимаю, вы желаете связаться с Дианой Лоутон. Вы же знаете, что для нашей церкви это весьма щекотливый вопрос?

– Нет, вообще-то, не знаю.

– Благодарю за честность. В таком случае позвольте объяснить. Я стал пастором нашего прихода после так называемого кризиса юницы, а до этого много лет был простым прихожанином. Я знаком с интересующими вас людьми, с Дианой и Саймоном. Когда-то я называл их своими друзьями.

– Но больше не называете?

– Хотелось бы верить, что мы по-прежнему дружим, но об этом вам лучше спросить у них. Видите ли, доктор Дюпре, у «Иорданского табернакля» сравнительно немного прихожан, но история наша довольно-таки спорная. В первую очередь потому, что с самого начала церковь была гибридной: старомодные диспенсационалисты сошлись с разочарованными хиппи из «Нового Царствия». Нас роднила пылкая вера в неизбежность конца всех времен, и еще нас роднило желание создать христианское братство. Сами понимаете, это был непростой альянс. Не обошлось без разногласий. И ереси. Некоторые забрели в самые дремучие уголки христианства; начались богословские диспуты – честно говоря, малопонятные большинству прихожан. Что касается Саймона и Дианы… они встали на сторону упертых посттрибуляционистов, а те решили подмять под себя весь «Иорданский табернакль». Настало время непростых политических решений. Допускаю, что в миру такое назвали бы борьбой за власть.