И, воодушевленный занятием, которое отвлекало бы его от звенящей тьмы вокруг, Коста начал строить карцер в своей голове — камень за камнем. Рисуя, набрасывал, представляя, как ведет кистью — круглую комнату, где нет входа и нет выхода, ключи от которой есть только у него, комнату, погруженную в абсолютную темноту, комнату, наполненную бесконечным черным безмолвием.
***
Замок щелкнул, когда Коста почти закончил возводить стены личной тюрьмы до половины. Дверь распахнулась, от света из коридора Коста на миг ослеп, а потом дверь захлопнулась.
— Хэй… как ты тут? — голос Пятого звучал непривычно настороженно и тихо. — Шестнадцатый… Хэй… ты в себе? Ты жив?
Звука шагов слышно не было — «Пятерка» замер у входа, и Коста пошевелился, разминая затекшие плечи, открыл рот, но не раздалось ни звука, откашлялся, и очень сипло и тихо откликнулся:
— Жив… сколько… времени прошло…
— Вечер, поздний вечер, ужин давно прошел, — заметно повеселел Пятый и тихо зашоркал к Косте. Пристроился рядом, на ощупь определив края циновки, и пихнул его плечом, — подвинься… Я то думал он первый раз, а ты уже был в карцере…
— Первый, — хрипло и почти беззвучно просипел Коста. Рядом фыркнули.
— Не хочешь говорить — молчи, но в первый раз всех выносят отсюда…и через день мало кто соображает связно…
Пятый зашуршал, и запахло специями и выпечкой.