Они молчали, прекрасно зная, как непостоянна жизнь. Смотрели друг другу в глаза, безмолвно делясь каждый своим горем.

Степан неотрывно глядел на них сквозь узкую щель приоткрытой двери. Запоздало вспомнил о простеньком заклинании для подслушивания и, едва ли сумев совладать с магией, нервно сплел заклинание.

Граф уважал Касара, но сейчас тот стоял близко к Маниэр, глядел на нее, ломано улыбался и… в отличие от Степана, имел возможность сделать ее счастливой.

И попаданец не знал, было ли то чувство просто ревностью. Разве граф вообще имел какое-то право на подобное?

Герцог терялся: в своих переживаниях, в воспоминаниях, в том колоссальном объеме работы, который предстоит сделать, в огромном грузе ответственности, почти намертво придавившем его к земле.

Он хотел быть просто Касаром, без приставок из титулов и напыщенных обращений, без ответственности за чужие жизни, без горьких, мучительно-болезненных воспоминаний о прошлом.

И смотря на Маниэр, перед глазами почему-то всплывал облик Аяры. Она всегда глядела на Касара так же.

— Когда я смотрю на тебя, то вспоминаю свою жену. Ваши глаза так похожи. — тихо проговорил Касар. — Могу я поцеловать тебя? — он не хотел говорить это. Не имел права. Но и сдержать мимолетный порыв было невозможно.

Маниэр замерла. Поцеловать того, у кого такое же лицо, как у ее возлюбленного?

Разве может она, сходящая с ума от любви, отказаться урвать жалкий кусочек иллюзии счастья, которого у нее никогда не будет?

Она подняла глаза на Касара.

— Можете.

Степан бесшумно сделал шаг назад, потом еще и еще.

Он слышал каждое их слово. Все, до единого.

Нет, он не хочет это видеть. Не сможет.

Сердце раненым зверем билось о ребра, вихрем мелькали мысли, дорисовывая перед глазами сцену, как сейчас, возможно, герцог целует Маниэр и она пылко отвечает к нему, тянется, прося ласки и любви, которую Степан так и не смог ей дать.

И граф бежал, бежал, бежал… бежал, пока ноги его держали, бежал до тех пор, пока не свалился без сил в каком-то темном грязном углу замка.

И не знал, что никто из близких ему, его не предал. Ведь Касар бы никогда не стал красть чужое.

Маниэр взволнованно смотрела на герцога, на вампира, с лицом Кифена, и представляла, что это граф.

Но в этом трепетном волнительном предвкушении, в томительном ожидании горечь неприятно оседала внутри, ведь Маниэр прекрасно понимала, что обманывает себя.