Тут Альдебаран едва не упал. Поллукс нахмурился.

– Паршиво выглядишь, братец. Мне нравится.

– Умолкни.

Альдебаран услышал шаги, а когда открыл глаза, Поллукс уже стоял совсем рядом с трубкой в зубах и рылся в карманах.

– Прежде чем ты наконец помрешь, я бы хотел…

– Габиум дал мне перо с призывом, – выдохнул Альдебаран, не мигая глядя на брата. – Сказал, что от общего друга. Таких механизмов мало. Это ты же его передал, правда?

Поллукс недовольно закатил глаза, словно его обвинили в чем-то постыдном.

– Ну что поделать, если ты без помощи и шагу сделать не можешь, а на кону стоит жизнь Антареса? Тот-то явно в твоей тупости не виноват.

Он подал брату небольшой сверток.

– Передай это старому уроду.

Альдебаран посмотрел на содержимое и невольно улыбнулся.

– Хочешь, чтобы он заживо сгорел от гнева?

Но Поллукс не ответил. Эквилибрум исчез так же внезапно, как и появился.

* * *

Странное откровение, которое постигало каждого, кто находился при смерти от метки Обливиона: цвета больше не распознавались. Альдебаран сидел за столом своего кабинета и мутным взором смотрел на гобелен, теперь казавшийся исключительно серым. Какого оттенка красного раньше были эти пернатые ортониксы на гербе Кальцеона? Эквилибрум даже вспомнить не мог, настолько мало обращал на них внимание. Он хмурился и зажмуривал глаза, пытаясь перекатывать мысли одну за другой. Даже холод уже исчез, ничего не осталось.

Альдебаран в последний раз отпил карминовой воды, но вкуса не почувствовал. Он думал о том, чтобы отправиться в свое небесное тело и попробовать изгнать Обливион силой, да вот только он поклялся самой душой. Спасения от такого нет. Хотя, возможно, дослушать Зербрага все же стоило. Даже не ради спасения. Альдебаран был готов соскользнуть и навсегда раствориться в бессознательности, лишь бы больше никогда не помогать этому деспоту. Но теперь его терзал легкий интерес: что же могло спасти от подобной клятвы? Или Зербраг врал?

Забили векторные часы, на Фадмирионе уже шел второй зом, а значит, скоро будет рассвет. Но открывать окно Альдебаран не хотел. Он сидел в темноте, рассматривая светящиеся вены на своих руках. Ему было мерзко от мысли, что неестественная гадость распространилась по его телу. В каком-то смысле он это даже заслужил. Из-за Поллукса, из-за своей недальновидности. Из-за Оксы. Из-за полного отрицания, что его судьба принадлежит лишь ему одному.

Отчего-то вспомнилось, как Антарес жил с ними в детстве. Тогда они втроем сидели на каменистом пирсе глубокого бирюзового озера, подставляли лица дневным лучам, болтали ногами в воде. И говорили о будущем. Как было бы здорово вырваться из-под опеки генумов, поучаствовать в сражении, совершить подвиг. Странствовать и видеть чудеса. Антарес уже тогда с непривычным огнем в глазах рассказывал, что хочет впечатлить других, найти свое призвание и дом. Ему не нравилось быть одиноким и слабым представителем умирающего генума. Поллукс же лежал на спине и посмеивался. Он мечтал о другом. О свободе, о независимости. Его злил контроль отца. А еще он подумывал стать инженером после службы. Или правоведом.