– Чего?

– Это я у тебя должен спросить. Ладно, всех в ночной анабиоз. Кроме меня, понятно.

– Аверьян Аверьянович!

– Не спорь. Я в командовании этим Ноевым ковчегом. К тому же капитан уходит последним.

На следующее утро, это был уже второй день с начала эпидемии, Овсяненко неожиданно ушел за лекарственными травами. Морозов изумился: неужто отчаялся в науке, пошел искать дедовские способы, опустился до знахарства, но промолчал.

С Овсяненко отправился для охраны Дмитрий с Бусей на плече и ксерксом на фланге. Медик вернулся только к вечеру. Дмитрий отводил глаза и держался в сторонке, Буся спал, а сам Овсяненко едва волочил ноги, иссох, глаза запали.

– Прошелся по вашим следам до озера, – сообщил он Морозову. – Для верности полежал на камнях.

Дмитрий, поймав испепеляющий взгляд начальника экспедиции, развел руками: мое дело телячье: наелся – и в хлев. Охрана не обсуждает действия охраняемого, если он не в полосатой одежде.

– Ты ж единственный медик, – сказал Морозов в ярости. – Дезертирство! На фронте за это к стенке!

Овсяненко ответил, едва держась на ногах:

– Я в тупике… За что ни берусь, все не то. А время бежит! Мне стыдно быть здоровым. Какой я врач, если спасаю только себя?

– Дурень, это чистая случайность!

– Лучше бы ее не стало. Врач должен быть с больными. На себе скорее пойму, что нас терзает…

Ночью в анабиоз он не лег, а с утра уже торчал на солнце. За два дня догнал Забелина, который заболел первым. Но Забелин спал в холодной расщелине, болезнь останавливалась хотя бы на ночь, а Овсяненко днем и ночью готовил растворы, экспериментировал. Суставы распухли, а когда все спали, он тихонько стонал, скрежетал зубами.

– Не могу видеть, как мучается, – не выдержал Енисеев. – В анабиоз хотя бы на ночь.

– Или пристрелить, – посочувствовал Дмитрий.

Он кривил рожу, горбился, старался стать меньше ростом, сутулился. Ему явно было стыдно быть здоровым, когда эти ученые, и без того дохляки, вовсе охляли, как под дождем лопухи.

Саша исхудала, бегала за Овсяненко, разрывалась от жажды помочь, спасти, пожертвовать собой, но спасти это первое человечество Малого Мира.

– Разве что пристрелить, – вздохнул Морозов. – Нет, в анабиоз не стоит. Сейчас тело мучается, а душа горда… Чист не только перед нами… что мы ему!.. перед собой чист.