Молчание.

– Быть магом еще хуже, – сказал Эзра. – Твое тело не хочет умирать, у него слишком много всего внутри. Вот и желания больше. Голод наступает намного быстрее. Когда ты не можешь насытиться, это напоминает бездну, она катастрофична. Нет в мире медита, способного низвергнуть себя до простоты и тем более обратиться в прах. Мы голодаем, просто не все делают это верно. Некоторые берут слишком много, им становится дурно, и они умирают. Излишек – отрава; даже еда – отрава для того, кто слишком долго не принимал пищи. Все может стать ядом. Умереть легко, охерительно легко, и потому те, кто становится чем-то, подобны голодающим верно. Они берут небольшими порциями, безвредными дозами. Мы приобретаем иммунитет. Все, чем мы ухитряемся завладеть, со временем становится нашей вакциной. Но болезнь всегда сильнее. И мы по-прежнему подвержены ей. Мы боремся, стараясь голодать как следует, голодать с умом, но в конце концов она забирает нас. У всех у нас для желания разные причины, однако приходит она за всеми.

– Кто приходит? – спросил Атлас.

Эзра улыбнулся, прикрыв глаза от солнца.

– Сила, – сказал он. – Понемногу, потихоньку, пока мы не сломаемся.

Каллум

Каллум

Ребенком Каллум не очень-то симпатизировал книжным злодеям. Ими двигали какие-то неясные, общие убеждения. Вымораживала даже не какая-то там порочность и безрассудство, потребность и устремления, которые в конце концов и губили антагонистов, – в этом они были поистине лишены стиля, – и не то, как они обстряпывали свои, без сомнения, грязные и низкие делишки, а их страстное желание чего-то добиться.

Герои же вступали в дело неохотно, им роль навязывали, они становились мучениками. Тоже непривлекательно, зато хотя бы не лишено смысла. Злодеи, конечно, были слишком уж деятельны, но стоит ли постоянно участвовать в тягомотине под названием нескончаемый крестовый поход? Захват мира – это же такая глупость. На кой вообще подчинять себе пустоголовых марионеток, вооруженную вилами толпу? Желание хоть чего-то – красоты, любви, всемогущества, свободы – это естественный порок человечности, но добровольное жертвование собой казалось напрасной тратой…

Простой выбор виделся Каллуму куда более честным, предельно истинным: сказочный крестьянин нуждается в деньгах для умирающего ребенка и пойдет на все. Прочая часть истории – про награду за выбор добра или злополучный исход, когда герой поддавался безрассудству и пороку, – всегда была слишком напыщенной, приукрашенной и откровенно лживой. Вселенской справедливости не существовало. Вот предательства сплошь и рядом. Хорошо это или плохо, но люди по заслугам никогда не полу чают.