– Расскажи мне про отца, – попросил Каллум, и Тристан пораженно моргнул.

– Что? Зачем?

– Ну, окажи любезность. Назовем это сближением.

Тристан устремил на него ястребиный взгляд.

– Терпеть не могу, когда ты так делаешь.

– Что?

– Ведешь себя так, будто мы в каком-то спектакле. Как будто ты машина, которая просто воспроизводит обычное поведение. «Назовем это сближением», скажешь тоже… – Тристан угрюмо посмотрел на свой стакан. – Я порой задумываюсь, понимаешь ли ты вообще, что значит заботиться о других, или просто имитируешь поступки настоящего человека.

– Об этом ты задумываешься постоянно, – сказал Каллум.

– О чем?

– Ты сказал, что «порой задумываюсь», но это не так. Ты задумываешься постоянно.

– И?

– И ничего. Я просто говорю то, что тебе вроде как нравится.

Тристан ответил ему злым взглядом. Вот, так-то лучше.

– Ты ведь понимаешь, что я знаю, да?

– Ты о моем предательстве? – напрямую спросил Каллум.

Тристан моргнул.

Потом еще раз.

– Ты чувствуешь, будто я тебя предал, – пояснил Каллум. – Потому что считаешь, будто я на тебя влиял.

– Манипулировал мной, – с рычанием произнес Тристан.

Он определенно ошибся. Свой промах Каллум осознал, заметив на губах Парисы улыбочку – на следующую ночь после того, как Тристан отклонил его обычное предложение пропустить по стаканчику перед сном. Нашел-таки способ проверить его, но сейчас дергаться было поздно, все уже произошло. Люди ненавидели терять независимость, свободу воли. Терпеть не могли, когда ими управляют. Больше Тристан Каллуму не поверит, и со временем все станет только хуже. Это было похоже на гниение, болезнь, которая все усложняет. Теперь Каллум может говорить что угодно: Тристан уже сомневается в искренности своих к нему чувств.