В историях Каллуму нравились убийцы, преданные солдаты, которыми двигали какие-то личные мотивы, а не глобальные, «правильные» дела. Играть роль в большом деле – это, возможно, и мелко, зато хотя бы рационально и уж точно понятнее поисков судьбы. Взять того же егеря, не нашедшего сил убить Белоснежку. Он душегуб, поступивший по своей правде. Победило в итоге все человечество или проиграло? Неважно. Егерь не собирал армию, не сражался за добро, не пресек прочих злодейств королевы. На кону не стояла судьба мира; и дело было не в предназначении. Каллума такое восхищало: сделать выбор и держаться его. Вопрос стоял только в том, сумеет ли егерь жить со своим, ведь в конечном счете значение имела только жизнь, пусть даже скучная, ничтожная и серая.

Вот истина истин: жизни смертных коротки и незначительны. Люди приговорены к смерти. На деньги счастья не купишь, как не купишь вообще ни на что, зато за деньги можно приобрести все остальное. В поисках удовлетворения контролировать человек мог лишь самого себя.

Либби была героем. Париса злодеем. В конце обе познают разочарование.

Нико и Рэйна – такие важные и корыстные, что их можно вовсе не считать.

Тристан – солдат. Последует туда, куда прикажешь отправиться.

Убийцей был Каллум. Это примерно то же, что и солдат, но действовал он в одиночку.

– Тебя волнует смерть? – как-то вечером после ужина спросил его Тристан. Они вдвоем остались в столовой у теплого очага; топить было не нужно, ведь за окном уже дул весенний ветер, однако Общество ценило эстетику. – Кто-то ведь может приговорить тебя.

– Однажды я и так умру, – ответил Каллум. – Я с этим смирился. Если остальные хотят, пусть выбирают меня, это их право. – Он посмотрел на Тристана и, улыбаясь уголком рта, поднес к губам стакан. – Просто у меня есть точно такое же право с ними не согласиться.

– То есть тебя не волнует, что остальные уже могли выбрать… – Тристан осекся.

– Выбрать что? Убить меня? Боялся бы элиминации, не пришел бы.

– А зачем ты пришел?

Реакция. Тристан этого, само собой, не понял бы, даже если бы их мотивы совпадали. Он нуждался в короле с твердыми принципами, хотя сам не знал собственных.

Жалкое зрелище, право слово.

– Вот ты все меня спрашиваешь об этом, – сказал Каллум. – А разве это так важно?

– А разве нет? Мы сейчас изучаем намерение.

– Так ты о моих намерениях?

– Да.

Каллум сделал еще глоточек, обдумывая ответ и давая мыслям настояться.

Жизнь в Обществе не была скучной: в ней появились организованность, привычки, но так влияет на человека любой коллектив. Жить ради себя, конечно, куда интересней: в один день проспать до обеда, в другой забраться на Олимп и навести среди богов шорох, – но это пугает людей, расстраивает их. Когда потакаешь своим капризам, окружающие становятся не в меру враждебными, недоверчивыми. Они предпочитают предсказуемость привычек, небольших традиций; чем незначительнее, тем лучше. По утрам – завтрак, по сигналу гонга – ужин. Нормальность их успокаивает. Все отчаянно желали жить без страха и в отупении.