Пироп, бирюза, обсидиан, топаз – тысячи змеек из сотен драгоценных камней. Глаза из золота, чешуя из серебра, ошейники и крохотные копьеца из железа. Лутый разбирал эту карту, и он властвовал надо всеми змейками, над камнями и рудами, из которых они были сделаны. Он смотрел на узор из всех зеркал, изучал его сутками напролет, бережно расплетал, любовно разгадывал, вживлял кусочек себя в каждый из его затейливых витков. Ему казалось, что змейки шипели у него вместо дум, разветвлялись под кожей вместо жил, и ничего не было, кроме этой нерешенной загадки и этого змеиного гнезда.

Иногда на него накатывало горячее отчаяние: что, если ему и вовеки не понять этой тайны? Что, если воля – такая близкая, такая желанная, – ускользнет от него? «Нет, – твердил Лутый, оглаживая неровные стены, – не будет такого». Он весь – в змеиной карте, а карта – это он. Он сопоставлял змейки с настоящими ходами и палатами, распутывал черточки символов и предугадывал, как камнерезы древности могли обернуть в знаки те чертоги, что он уже встречал в Матерь-горе, пока бродил с Криггой по лабиринту.

Краем сознания, не занятым тяжелым решением, Лутый пытался понять, действительно ли он только притворялся безумным – или всамделишно сходил с ума?

– Оставь, – умоляла его Бранка. – Тебе все равно ее не разгадать.

– Так помоги мне. И беги со мной.

– Глупый, – качала она головой, словно он попросил ее поставить Матерь-гору вверх тормашками. – Никуда я с тобой не побегу.

Место Бранки было здесь, в горных недрах, и Лутый не пытался ее переубедить. Пускай вырезает из драгоценных камней шкатулки да ягодки до самой старости, лишь бы не старалась его задержать. Место Лутого – на воле, там, где звенят ручьи, а нагретая солнцем трава колка и душиста.

– Матерь-гора – мой мир. Вне нее мне не жить. Я без нее не могу.

«Не моги, – мысленно отвечал Лутый, поворачивая кругленькое зеркальце и рассматривая отраженную в нем карту. – Только не мешай».

Сейчас на поверхности лето. Пьяное, теплое княжегорское лето, что разливалось птичьим пением, пестрело люпинами, колокольчиками и мальвой. Лутый рвался к нему, но все больше увязал в комнате-карте.

– Брось ты это все, – кидалась к нему Бранка и кривила губы, чтобы не разрыдаться. – Одна трата времени! А нам бы с тобой и так хватило времени – если не несколько седмиц, то несколько дней… Это ведь лучше, чем ничего, правда?

Ох как прикипела ученица камнереза к своей единственной человеческой игрушке.

– Посмотри на меня, – требовала Бранка, памятуя себя прежнюю, не влюбленную и надменно-капризную. – Расскажи мне что-нибудь, как раньше. О княжне, растопившей сердце разбойничьего атамана. О ведьме с болот. О воине, чей меч умел пророчить.