Лутый принялся ощупывать шершавую горную породу. Когда он согнул колени, его ухо стиснул сувар.

– Сука, – рявкнул Лутый. – Прочь!

Здесь только он и глухая стена, которая должна была оказаться дверью. Только Лутый и его последняя загадка – а иначе бы тут не стояли эти ратники; Ярхо не отправил их на войну – значит, им причиталось перехватывать беглецов.

И суварам Лутого не отвлечь.

Он дернулся, и его обожгла дикая боль – наверное, в каменных пальцах остался кусочек уха. За ворот покатились горячие липкие капли.

Когда Лутый нащупал углубление, из рук воинов сиганули мечи – по обе стороны, крест-накрест перед его лицом, и если бы Лутый оказался чуть менее проворен, ему бы отрезало кисти или нос.

Сувар попытался ухватить его за грудки, но Лутый уже распрямился в полный рост.

– Это все, остолопы? – спросил он дерзко. – Это все, что вы можете сделать?

Больше каменные ратники не шевелились – должно быть, не понимали, и дальнейшее требовало приказа их предводителя. Да, мечи могли двинуться снова, но что Лутому его жизнь, что его дрожащие пальцы или прямой веснушчатый нос? Забирайте, забирайте, только пусть эта дверь откроется, пусть…

Очертания напоминали проход – Лутый старался не порезаться о лезвия, однако – резался, и давил на углубление руками. Он отбрыкивался от суваров так, чтобы камень шарахнулся о камень или ратниково железо…

Стена надсадно застонала. Мечи преграждали ход посередине, и Лутый, сам уже напоминавший скалу, давил сверху и снизу – его шея была мокрой от крови и пота. Казалось, что его кости и мышцы звенели, как туго натянутая тетива – еще чуть-чуть, и лопнут, а коленные чашечки вывернутся и треснут, и он рухнет, подставляясь суварам под тумаки.

Камень сдвинулся. Раздался скрежет – словно дюжина несмазанных петель. В узкую щель брызнул свет, и он был для Лутого обжигающим, как сотня белых огней. Тонко потянуло запахом – воздуха, свежести, лета. Лутый последний раз наподдал с ноги, зарычал от усилия и боли: суварьи пальцы-тиски раздирали ему спину.

Это не воины Ярхо. Это всего лишь прислужники, пригодные только для того, чтобы разносить пищу и понукать рабов – разве это помеха после того, как раскрылась гора?

Рацлаву не били, только крепко держали. Она поступила умно: прижала ладони к шее, прикрывая грудь, – так Лутый, дернув ее к себе, не переломал ей руки, хотя сейчас это было бы немудрено. Он заставил ее пригнуться, чтобы не напороться на перекрещенные мечи, и проползти под ними наружу.

С Криггой оказалось сложнее – за ней и возвращаться было дольше. Сувары никак не желали выпускать ее волосы, и Кригге пришлось пожертвовать кончиком косы. Она выждала момент и рванулась что есть силы: хорошо, успел подумать Лутый, что волосы – не ухо. Отрастут.