Пока Лутый был занят картой, а Рацлава – свирелью, Кригга взяла на себя хозяйственные заботы. Она собрала одежду и пищу – жаль, что все пропало. Зато она отпорола одну из верхних юбок и превратила ее в съемную, которую каждый день повязывала вокруг любого из своих платьев, ожидая побега. Выпросив у благосклонных марл иглу, она прикрепила к изнанке юбки большие карманы и вшила внутрь монеты и драгоценные камни. Лутый не знал, сколько у Кригги было таких карманов, но думал, что хватило бы и на подкуп, и на ночлег, и на дальнейшую жизнь.

Маневр с юбкой был умен. Конечно, Кригга могла бы просто наполнить еще один наплечный мешок, но в потасовке Лутый выпустил бы и его. Так они распределили тяжести на пару – Кригге причиталась доля полегче, из золота и побрякушек, – а Лутый вел Рацлаву. Лодыжка, которую она подвернула при побеге, опухла и покраснела, Рацлава едва наступала на поврежденную ногу, но Лутый нещадно понукал подруг. Те старались и держались стойко. Он подбадривал их и тут же подгонял еще яростнее, почти не давая времени на сон и отдых, – быстрее, вниз, по угорью…

Только единожды они развели костер: Кригга прижгла Лутому рану на ухе, – чтобы не пристала хворь, – а все остальные ночи проводили в темноте. Ели они что придется. Пили из горных ручейков.

– Хорошо, что мы сбежали летом, – заметил Лутый. – А то бы сразу померли.

Его спутницы были слишком измотаны, чтобы отвечать.

И однажды, ближе к вечеру, они достигли перелеска и схоронились в зарослях. Подле Матерь-горы не рисковали показываться ни крупные хищники, ни лиходеи, но все же Лутый призывал быть настороже.

Беглецы устроились под небольшим холмом. Рацлава сразу же уснула, свернувшись калачиком; Лутый сторожил рядом. Прислонившись спиной к земляному валу, он стянул сапоги, чтобы трава щекотала ступни.

Он продолжал бояться, но ему вновь стало так щемяще-радостно, что захотелось закричать на все голоса. Удержаться было несложно: мозги имелись, да и ко сну уже клонило страшно.

Кригга вернулась, набрав в подол мелких кислых ягод – зато кругленьких и аленьких, а ничего крупнее у Матерь-горы все равно не росло.

– Ночи коротенькие пошли, – сказала Кригга, устраиваясь под боком. – Любопытно, когда летний солнцеворот?

Лутый пожал плечами и положил в рот целую пригоршню ягод.

– Сколько дней прошло как мы сбежали? Ты считаешь, Лутый? Три, четыре?

У него уже язык не ворочался от усталости, так что в ответ Лутый только молча приподнял пальцы.

– Хорошо, – кивнула Кригга. – Спи, я погляжу.

Лутый булькнул что-то в ответ, едва успев дожевать, и зрение рассеялось окончательно: вот мутный лесочек, вот спящая Рацлава и Кригга, сидевшая в закатных лучах, – у нее растрепанная коса и покрасневшая от солнца шея, блестящая от испарины.