Сармат опешил. Тогда он обрушил саблю на каменное плечо, высекая тошнотворный скрежет.

– Ярхо! – рявкнул он.

Ударил по шее, не жалея любимой сабли, и это принесло плоды. Каменные веки приподнялись, и на Сармата глянули помутившиеся, точно запыленные, обсидиановые зрачки.

– Что с тобой сделали? – спросил Сармат, наклоняясь. Его голос был чужой, бесцветный – нельзя было разобрать, гневался он или переживал.

Ярхо выглядел рассеянным и оглушенным – впервые за все то время, что носил каменную кожу. Сармат отложил саблю и взял его за плечи.

– Надеюсь, – проговорил Сармат страшно медленно, – ты сможешь объяснить мне это, братец.

* * *

Забавно. За последнее время произошло столько всего, что Лутому следовало бы запомнить, но ярче всего он запомнил только одно: у него страшно дрожали руки.

От волнения его зрение стало остро как никогда – Лутый различал даже мельчайшие узоры мозаики, когда крался по полумраку лабиринта, – но пальцы тряслись так, что лампадку пришлось отдать Кригге. Правда, и Кригга справлялась немногим лучше. На стенах плясали длинные тени. Отсветы от лампадки скользили неровно, а самоцветы, выхваченные глазом Лутого, бешено сменялись другими, оттого весь ход казался ему безумно-танцующим, хитро подмигивающим, бесконечным. Даже темнота была не холодная, а пряно-коричная, душная, и вокруг – камни и золото, а света все меньше и меньше, почему, боги, почему, так ведь ничего не стоит сбиться…

Ногти царапали ткань. Лутый разворачивал полотна, чтобы свериться, и свертки падали, потому что руки уже ничего не держали; лоб взмок, а дыхание участилось и стало совсем поверхностным. Лутый вглядывался в наполовину смазанные угольные чертежи – ничего страшного, убеждал он себя, он и без того все помнит. А потом принимался мысленно упрашивать: не сходи с ума раньше времени, не сходи, сначала – выберись на поверхность…

Кригга помогала ему как могла – она бродила возле этих коридоров, пока Лутый сторожил Рацлаву, играющую Ярхо-предателю. Лутый и Кригга распутывали лабиринт, а Рацлава, обессилевшая из-за своей песни, следовала за ними: изнеможенно цеплялась то за локоть Кригги, то – за ее спину и бок.

Темнота обступала все плотнее. Выхода – не видать.

– Сколько проспит Ярхо-предатель? – всхлипнула Кригга.

Не будь Рацлава такой измученной, она бы наверняка огрызнулась – мол, не так часто усыпляет каменных воинов, чтобы знать это. Лутый понимал: Ярхо мог скинуть с себя оковы колдовского сна и нагнать их. Мог воротиться и сам Сармат-змей, уверенный, что все его пленные мертвы.

– Посвети, – хрипло потребовал Лутый, и Кригга подняла лампадку повыше.