Враги еще пожалеют, что лишили его чешуи: вместо драконьих когтей их ждала кара и того хуже.

Княжегорские дружины летели навстречу быстрее, чем войска Ярхо и Сармата, а их передвижные катапульты били тяжелыми ядрами. Но их атаке не суждено было стать разрушительной: княжегорцы достигли середины поля. Почувствовали, поди, какая под ними стала неверная, рыхлая земля, только поздно. Их первые ряды увязли, сбились – и повалились вниз, ближе к чертогам матери Тюнгаль.

Ярхо приказал своим каменным людям вырыть четыре глубокие, длиной в несколько саженей волчьи ямы. Он повелел прикрыть их травой и почвой, а Сармат настоял, чтобы в ямы вбили колья: теперь люди и кони, вереща и падая, увлекали за собой соседей и напарывались на острия.

Дружинные ряды смешались. Кони исступленно ржали, а всадники пытались удержать их от падения – но соратники, несшиеся следом, не успевали остановиться и сталкивали и их.

Крик поднялся до неба.

Сармат привстал в стременах.

– Что, – засвистел залихватски, – любо ли служить моим врагам?

И захохотал, хотя ему вовсе не было смешно.

Ярхо не дал противникам опомниться, и его войско накрыло ломаную, вопящую сутолоку – смотреть противно, а Сармат ведь многое повидал. Но он и смотрел, и слушал, и несся первым из первых. Ярхо советовал ему беречь себя, раз уж он воюет в тонкой человеческой коже, только Сармат не мог себе этого позволить. Поэтому его конь топтал тех, кто еще надеялся выбраться из волчьей ямы, а сабля резала воздух с тонким девичьим визгом.

Но прошло время, когда Сармат красовался лишь для того, чтобы потешить собственную гордыню. Он ни на миг не забывал, что ему нужно делать – и чего от него ждал Ярхо. Противники отхлынули от ловушек, и Сармату было на руку их замешательство: по замыслу Ярхо, легконогая тукерская конница должна была обступить княжегорцев с обеих сторон. Сармат, ведущий за собой половину тукеров, обогнул волчьи ямы и ударил справа. Взметнулся над дружинными рядами, как хлыст.

Кровь закипела в жилах, однако ум Сармата остался удивительно ясен. Пусть он выглядит озверевшим, но размышлять будет трезво. Обыкновенно он был осторожен и не лез в бой, если не чаял выиграть, и его нынешняя храбрость была расчетливая, не от сердца.

Сегодня он бился беспощадно и приметно. Бармица прикрывала его лицо не полностью, чтобы противники видели его торжествующую улыбку и падающие на плечи волосы, по которым сумели бы его узнать. Он не боялся подлых ударов: спину ему прикрывали следовавшие за ним батыры и воины южных князей. Не боялся и прямых – сабля разошлась в его руках настолько, что дрожала от жара.