Сармат налетел на староярского княжича, взмахнул саблей, и лезвие вошло в предплечье – был бы меч, перерубил бы руку. Но сабля не пересекла кость, лишь кожу да мясо.

– Ергэ га таржав! – повелел Сармат громогласно.

Забейте его насмерть.

Княжич не закричал от боли – глянул расширившимися глазами сквозь прорезь между шлемом и бармицей, выпустил оружие.

Сармат улыбнулся:

– Отцу поклон передашь. – И тогда на княжича обрушался град из щелкающих ударов – тукеры рядом с ним отрывисто кричали, схлестнувшись со староярцами.

Все было хорошо, кроме одного: Сармат еще не встретил князя Хортима Горбовича. Где его искать, если не в этих рядах? Среди черногородцев? Волынцев?..

Он продолжал свирепствовать. В какой-то миг иссякло даже воодушевление, всегда накрывающее его во время боя. Осталось лишь одно умение убивать, и не забавы ради, а ради дела. Непростой труд: рубить непокорные головы, колоть и резать. Понукать коня, чтобы еще быстрее, еще больше, еще кровавее, еще, еще… Смотрите, какой он – уже не сверкающий, как алое летнее солнышко, а темный, злой. Но сколько ни бьет, все не насытится.

Небо вспыхнуло первыми отголосками заката.

Сармат увидел брата, когда каменная рать глубоко вдалась в княжегорские дружины. Ярхо разделил противников на две половины – а снаружи их, как руки, сжимали тукерские войска. Сармат не знал, каковы дела у Алты-хана, но сам он понукал княжегорцев будь здоров.

Враги окружены. Им не вырваться. Эта земля увидит еще одну победу, а потом о ней сложат былину – пускай поют. Сколько таких песен о молодцах, погибших в чистом поле?

Сармат бился норовисто, а Ярхо был невозмутимо-спокоен, как и всегда. Сколько раз Сармат наблюдал, как сражался брат, но до сих пор не переставал восхищаться. Он держался одновременно деловито и грозно. Когда стояли ряды, его каменный конь разрезал их, как драккар – волны. Теперь же люди, даже храбрейшие из храбрых, бросались прочь, чтобы уйти от его разящего меча.

Сармат пожалел, что не шел с ним плечом к плечу – как в давние времена. Был бы рядом с Ярхо, обязательно выкрикнул бы какую-нибудь шутку, но кричать нынче – без толку. Его горло, отвыкшее от приказов и громоподобных слов, уже саднило, а Сармат все же хотел сохранить голос. Пригодится для будущих встреч.

А из всех встреч ему оставалась одна, самая желанная. Еще чуть-чуть, и окончено: он совершит все, что только грезил совершить в эту битву.

И боги ему улыбнулись.

Сармат сразу его узнал, даже находясь далеко, против разгорающегося закатного солнца. Он не выделялся символами своего рода, как Мстивой Войлич. Его не охраняли так, как староярского княжича, и даже конь под ним был не такой, какой бы восхитил Сармата: не порода тонконогих красавцев-скакунов, в чьих жилах бежала бы горячая кровь Пустоши. Так, конь как конь. Как у обыкновенного знатного княжегорца – не лучше и не хуже.