Анус, в коий я страстно окунулся, казалось, вдруг весь осклабился напрочь (Иуда – вот чума мира), и естественные влажные шлепки честной любови сменилися рыком и срежещеньем, я ж как раз ощутил, как уста громадного рта начали смыкаться надо мной.

Пускай же паучиха воспользуется в удовольствье свое всею утонченностью своего пола, а муж будет мастурбировать, покуда не обогатит окрестные акры семенем своим.

Я пялился, насколько позволяла форма, в дыру, кою увеселил, и на красные песчаные часы, рябившие на спине ея, аки атласные складки флага со свастикою. Без упрежденья, не успели пых-драконьи зубья провидеть и куснуть, и удержать мужика моего, я вздел свой хуй на волю, прочь от ануса ея – коий кое-кем зовется Пенькою Моей Дамы, – а тот брызжал свободным выпуском моего златого гноя, и я отчет ливо услыхал сердитый стук и скреж зубов, коим отказано во плоти.

Педипальпы поглаживали моего мужика в усилье завлечь меня обратно. После некоего блаженства я соблаговолил и ввел кончик щупальца в генитальную пору Угольно-Чорной Дамы, а дланью своею пальпировал зад ея в симбиозе. Ни Вишневая Паучиха, ни Ночная Жальщица не устояли бы супротив моей методы; всех арахнид я зачаровал бы я любовию.

– Люди слишком легко толкуют об любови, – присоветовал я. Без стыда обожал я Джесси, отмечаючи ея как себе ровню.

Быть может, со временем, в глубинах и искренности ея чувств ко мне она докажет и большее.

– Слишком уж легко, – зияющий лик Джесси возник предо мной столь сладко и омыто потом, тако-же сияя похотями. – А еще больше так, когда любовь их не соответствует. Нет большего разочарованья, нежели малый надрез, в особенности – в том месте, что ты недавно показал мне.

Рывок моего любовного дыма взревел из нея, и кач паучьих ног потщился вознестись над нами. Я ухватил ея широкие чресла и привлек их к себе, полною горстью, и взломал весь ея пиетет, как поступил бы с мышкующими совами и низкородными птицами.

– Фортуна светит мне в любви, что я к тебе питаю, – сказал я, перекатывая свои слова. – Могу ль я сообщить тебе имя свое?

– Нет, блядь, чтоб заместить им мое, – не можешь. – Она напучила носик и глянула на меня, точно считывая мое расположенье. Безупречными ея манерами и чистыми помыслами следовало восхищаться, и я усердно лавировал перстом там, где удлиненные яичники ея соединялись с маткою.

– Как тебе угодно. Дрожь обуяла меня, когда настойчивый язычок Силвии Плат взлакал где-то ниже на теле моем. Она была Союзным Джеком, вздернутым в моей крови.

– Мое Легкое.