Я сместился вперед, миновавши фигуру Графа Мачуки, напо минавшую палочника (вчера вечером мы с ним вместе отведывали девятитпенсовых «мурий» в баре-салоне публичного заведенья «Веселый Дегтярный Джек» – а нынче он меня едва ль не игнорировал), и наконец достиг обоюдной связи рука-об-руку с Директором БСФ по публичности и пропаганде Артуром Кеннетом Честертоном, кавалером «Военного креста». В отличье от Моузли, Честертон был совершенно искренне антисемитом, способным вызвать к жизни «фройдографью», исполненную подлинного яда по отношенью к сим Карликам Крови – проклятым евреям.
Как и еврей, я знал, что́ грядет. Да-с, знал. Даже теперь, когда выступал я гордо на погляд всему Лондону, марширующие наши ноги спутаны были глюкозными коньячными вафлями и эклерами с бланманже. Высоко в небе красноречивый белый усик лимонадного перистого облака полз пред широкою массивною громадой виноградной газировки слоистого. Едва ль не заносчиво, лениво распространяясь в дюжине футов над моею главой или около того, крайние конечности низкой густой тучи некротической еврейской патоки сдували на нашу компанью хлопья зараженного киселя, стараясь подстегнуть нас, приунывших и отчаявшихся, встречь объятьям погибели.
С обрезком бечевки, приставшим к промокшему его котелку, Честертон тепло меня приветствовал, по ходу подталкивая к самому фронту марширующих мужчин и женщин Британского союза. Я уступчиво кивнул и указательным перстом своим постукал по боку крюковатого своего носа многозначительным манером. Будучи редактором «ЧОРНОЙ РУБАШКИ» и автором того основополагающего памфлета и апокалиптического разоблаченья жидологии – «Апофеоз еврея», – я знал, что он поймет мой намек.
Однако позвольте мне утишить сегодняшний день, написавши нечто восхитительной природы и очарованья: хорошо относитесь к свиньям и хворым, и они вас никогда не подведут.
Дождь пятнал ветровые стекла машин, оставленных вдоль Берик-стрит. Проходящие скотские вагоны, услоенные Аушвицевыми лучшими, цепляли колеи на влажном булыжнике, описывая медленные эсы сквозь наши ряды.
А красное солнце – его водянистые отраженья продолжали лыбиться на нас сверху, аки закатно-окрашенное ожерелье красноватых сливовых косточек, – билось за дыханье свое в темной мешанине небес.
Дождь вихрился вокруг тусклого великолепья ЧОРНОДОМА, когда мы выступили из него в первом проблеске света, весело проворясь вперед, аки армия доппельгенгеров в соответствующих друг дружке рубашках. ЧОРНОДОМ был центром фашизма и – в весьма реальном смысле – бурною жизнию всей британской политики; интеллектуальным, общественным, равно как и организацьонным центром антисионизма. Конторы его занимали мужчины и женщины, работавшие по пятнадцать часов в сутки в утомительном преследованьи