Не стыжусь признаться – я расхохотался. Кто б удержался от сего, будучи благословен тонким ощущеньем равновесья касаемо эквилибрия всех вещей?

Нравственность есть торт для диабетиков.

И кишки мои все накалены стали, стоило узреть мне то проклятое, несовершенное существо.

Я б выеб сего еврея без раскаянья. Нет мира в сердце моем к Избранному Народу.

– Все хорошо. – Члены мои пребывали в состояньи эретизма, будоражучи движенья плоти – жаркие, похабные гуморы. Я вынул жаждаемый клинок, применимый к выбраковке зверья, и вытянул его челу сего чёла, исторгши из оного ответ крови. – Теперь ты счастлив? – спокойно вопросил я, оценивая его реакцью на свой запрос, а затем кольнул его прямо в шею и вспорол вверх до лица его, и вся моя сила применилась к удовлетворительному воздействью.

Из пореза моего выкатилось колесо крови, все кругом, кругом и кругом, словно его разумному нахлыву имелся узор и замысел. Восторг уж был в моем дыханьи, дозволивши доступ к запретному плоду ксенофобьи; жемчужине моей природы.

Столь часто проходил я по всей протяженности Пидулицы. Меня так развлекал масляный блеск и безвкусные тимпаны Алаказама, возносившиеся от сего жида. Обсахаренные каплуны в сусальном золоте выкатывались из-под его подвернутых штанин.

Внимательный мой взгляд следовал за продвиженьем сластей. Постепенно осознал я, что сапоги мои окутаны подушками батистовой текстуры, и, глядючи вниз, заметил: вся крыша устлана ковром живого разлива белых личинок. Я не видел, как они в таких множествах ползают, со дней юности моей в Олдэме и Чэддертоне. На свалках костей, мануфактурах и дубильнях я ходил средь них с горшком «Пузырчатки» в шуйце своей, и смертоносным клэкеном в деснице.

Подъяв главу, я засим приметил – даже чрез пламя и горящий торт – вонь латрин, грудию налегшую на булыжный склон, таившийся подо мною, весь заполненный клеважною мерзкою жизнию.

– Так. – Хасид сцапал меня крепко и надвинулся поближе, словно чтоб поцеловать меня в уста. Он заметил взгляд мой. – Старина Симми наконец-то прислал нам Раковую Морду.

Шелест нижних юбок прозвучал упрежденьем, однакоже близость столького красносмородинного желе, ферментующегося с автоликосовым мошенством из главы еврея, неистово расшевелила аппетит во мне.

– Я исторгал жажду из множества тел людских, – произнес я в поверженном веселии. Он был близок и прян. Фигура его была худа, узкогруда, а лицо подвижно и длинно, с рыловидным носом, что едва ль не затмевал собою его рот. Мой глас с разумным утомленьем выдохнул: – Оприходовать ли тебе теперь и душу?