Оглянувшись, я уже не увидел Тропы – исчезла напрочь. Вокруг стояла покойная тишина, нарушавшаяся только беззаботным щебетанием мелких птах, солнце висело низко над лесом, и я от волнения не смог проделать самые примитивные вычисления, вспомнить с ходу, утреннее это солнце или вечернее.

Сел в траву, рядом с высоким кустом, временами лениво колыхавшимся под слабенькими порывами теплого ветерка. Легкий хмель от хорошего коньяка уже выветрился, и нельзя было терять попусту время, следовало в хорошем темпе и качественно проработать легенду – точнее, две, для немцев и для наших.

Проще всего оказалось с немецкой. При мне не было абсолютно ничего, свидетельствовавшего о принадлежности к Красной армии. Я представления не имел, как немцы относятся к гражданским, не вызывающим подозрений, задерживают ли и по какой методике допрашивают, если все же гребут. Но предстояло выдать себя за самого что ни на есть гражданского.

Родной город, где жили родители и Наташка, так и оставить родным. А в остальном надеть на себя, как пришедшуюся по размеру чужую шинель, кусочек биографии Наташки.

Это я заканчивал библиотечный техникум. Вот так вот лежала у меня душа к библиотечному делу. Парень я начитанный, о литературе поговорить смогу, в том числе и о немецкой классике. Здание техникума в старинном купеческом особняке и даже его коридоры я смогу описать очень точно – не раз поджидал у входа Наташку и несколько раз заходил внутрь. Библиотечное дело нехитрое. Когда у Наташки был месяц практики в детской библиотеке, я к ней заходил каждый день, долго там просиживал, насмотрелся, как она ищет карточки читателей, отмечает принесенные книги, записывает выданные – ничего сложного. А впрочем, вряд ли проверка будет столь уж скрупулезной – я так полагаю, немцев не интересует постановка библиотечного дела в Советском Союзе, как нас в комендатуре не интересовало немецкое…

Возраст двадцать два года, большеват для студента. Ну что же, я по призыву отслужил в Красной армии, рядовым стрелковой роты – обычный красноармеец, пеш-пехотинец, не обремененный знанием серьезных военных тайн, ножку тянул, по мишеням стрелял, строевые песни распевал… Простой карандаш.

А потом? А потом начались каникулы, и я поехал к тетке в Гомель. Там и встретил войну. Мой поезд попал под бомбежку, там в пиджаке остались все мои документы, и я, вместе с другими беженцами, пустился на восток. Часть маршрута можно позаимствовать из реальности. Вот, собственно, и все.

А вот над легендой для наших нужно подумать не в пример обстоятельнее, я же назову свое настоящее имя, место службы и все остальное. Путь из Минска до Оксаниной деревни нужно будет обрисовать так, как он и проходил в действительности, – совершенно нечего скрывать. Вот дальше придется напрячь соображаловку до предела, придумать убедительную историю, объясняющую, что со мной происходило в течение этих двух дней, что я делал, почему оказался… черт, пока что неизвестно, где именно я оказался, – ну, канва есть, подробности приложатся потом, по ходу дела…