— Дьявол.

Катон недоверчиво косится на шар с душой в руках Миллера, вглядывается в его глубину, чтобы разглядеть тлеющую в сердце концентратора голубую искру.

— И она еще горит?

— Мы не уверены, что яд побежден. Она не разгорается. Джон влил в неё все запасы своей благодати, но этого, кажется, мало. Сосуд!

— Да-да, — Катон поднимает тонкую ладонь, и хрустальная колба сосуда наполняется водой, источающей свежий аромат святости.

Миллер с размаху швыряет шар в воду, и чуть пошатывается — его практически не держат ноги.

Взгляды всех четверых скрещиваются на чертовом сосуде, выжидая секунду за секундой.

Ничего.

Чудес не происходит.

Вообще ничего.

— Добавь ей благодати, Катон, — тихо требует Пейтон.

— Я напитал как следует.

— А я говорю, добавь!

Катон раздраженно дергает щекой, но прижимает ладонь к стеклянной стенке сосуда. У Генриха начинает шуметь в ушах от навязчивого, проникающего до мозжечка запаха чертовой святости.

Все еще ничего.

Только голубая искра на дне сосуда будто бы разгорается чуточку ярче.

Генрих подходит ближе, прислоняясь лбом к стеклу. Пустота по-прежнему барабанит под его ребрами. Пустота и тьма.

Ну же, птичка… Не смей угасать…

— Идем, — Пейтон опускает руку на плечо Генриха, — идем, Хартман, ты нужен нам на совещании.