— Ты запыхалась, — сказал её отец, поворачиваясь и улыбаясь дочери от серебряной колонны, у которой он сидел, скрестив ноги, за низким резным столиком. Колонна мягко светилась.

— Я торопилась, — ответила Мересанк и одним движением сбросила свое полосатое платье, перешагнула через его шёлковые волны, вышла на свет.

Фараон смотрел на неё со смесью грусти, веселья и восхищения.

— Я — Бакара, — сказал он наконец, — Первый в своём доме, небтауи-шех людей, пришедших со звёзд. Я не стану плясать под бряцание систра жрецов.

Он глубоко вздохнул.

— Ты совершенна в своей красоте, дитя моё. Оденься и иди сюда. Садись напротив. Скажи, Мересанк, умеешь ли ты играть в сенет? Смотри — на поле тридцать клеток. У каждого из нас пять фишек. Мы бросаем кубики и двигаем их, чтобы они вышли с доски, вышли из этого бренного мира в другой, более совершенный. Так как оба игрока этого хотят, а выигрывает лишь один, по пути мы будем друг друга убивать. Погибшие фишки могут возродиться вот здесь, в Доме Нефер, он символизирует, что всё будет хорошо, у всех и всегда, даже если не сразу. Опасная ловушка — Дом Воды, видишь этот символ Хаоса? Здесь фишка тонет…

Отец терпеливо объяснил мне правила, мы сыграли семь раз. Я выиграла один.

Он принес мне покрывало, и я спала до утра в ногах его огромной кровати, как сейчас сплю в ногах его саркофага.

Вдалеке от того золотого вечера, глубоко под пирамидой, я открываю глаза. Вижу лишь темноту и не могу понять — по-прежнему ли я слепа, или здесь совсем нет света.

Мои руки теперь свободны, я опираюсь о мрамор и сажусь. Ноги спеленуты льняными полосами, я нахожу концы и разматываю их. Аккуратно вытягиваю золотые нити из углов своих губ, это очень больно, я кричу и плачу, но знаю, что заживёт быстро.

Моргаю, стараясь хоть что-нибудь увидеть, слёзы заливают глаза. Сквозь их пелену я вдруг вижу — вижу! — мягкое золотистое сияние и шагаю к нему. Это светится посох отца, лежащий поперек его груди.

Для мумификации жрецы используют те же вспышки света из канак каемвас, что и для облучения голов взрослеющих детей. Так сказал мне жрец Уаджи, когда меня собирались казнить выпусканием крови на алтаре, а потом мумифицировать вместе с мужем-отцом.

Но мои матери интриговали и уговаривали, чтобы похоронить меня заживо, настаивая, что я заслуживаю худшей казни.