Матери вели меня на казнь по длинному пустому коридору. Они молчали, но я чувствовала, как рвутся от надежды и страха их сердца. Одна крепко сжимала мою левую руку, другая — правую. Перед покоями бальзамировщиков они прижали мои руки к своим дрожащим губам, потом ко лбу.

— Акер Анх, — тихо сказали они, и слёзы лились по их лицам. — Прощай, дочь.

Аха не пришел со мной проститься.

Я прижимаюсь к груди отца, целую его холодные и твёрдые, как камень, руки.

Мысль о том, что испытал отец, умирая, как он думал, от моей руки, мучает сильнее, чем всё остальное. Но сделать уже ничего нельзя — и поэтому нужно отпустить.

Нельзя тянуть за собою страдание и вину — нужно жить, делать возможное и оставить невозможное богам. Когда придет мой срок, я пройду по воде в царство Херет-Нечер и упаду к ногам моего отца и фараона. Поцелую его руки, они будут тёплыми и мягкими.

— Здравствуй, — скажу я. — Я тебя любила. Прости.

— Сядь со мной, Мересанк, — ответит Бакара. — Скажи, стала ли ты лучше играть в сенет?

Я поворачиваюсь, освещая посохом гробницу — она широка, но потолок низок, давит тяжестью горы над нами. У дальней стены мне мнится движение — я иду туда, щурясь, и кричу от удивления. В стену вбиты кольца, к ним прикованы четверо Эб Шуит, все они — гибриды, небедж. Фараону дали сильных рабов для загробной жизни, проредив Нижний Гарем. Двое — самцы, у них темнокожие мужские тела и головы животных — песчаного пса ануби и охотничей птицы атеф. Они хорошо сложены и не лишены странной красоты. Оба ещё живы, но самки по левую руку уже мертвы.

Та, у которой было тело водной змеи, быстро разлагается, смрад ужасен.

Огромная фигура посередине замотана погребальными пеленами так, что её не видно. Я беру у отца кинжал — тот самый, которым Аха перерезал его горло — и снимаю покровы. На меня смотрит моё же лицо с зашитым золотыми скобами ртом, с глазами, полными муки.

Сешеп.