— До чего убогая магия! Где огненные шары, где дуэли между волшебниками, способными сотрясать горы?.. — Взгляд упал на место, где недавно валялся камень, и я поправил себя, — Без гор тоже сошло бы.
Выдерживая порядочную дистанцию, я сошёл на обочье и принялся обходить живую мглу. Вообще-то, не лучшая идея, однако от мысли, что надо выполнять приказ вампирши, меня передёргивало. К тому же всегда сохранялся шанс, что я наткнусь на нечто важное и помогу своим — хотя от того, что своими считались прислужники зла и кровопийца, передёргивало не меньше.
Туман уходил в лес неглубоко, и забираться в дебри не потребовалось, хотя бродить по наполовину растаявшему снегу, перемешанному с грязью, — удовольствие ниже среднего. Особенно когда то и дело подворачивались впадины, заполненные ржаво-зеленоватой водой. Камни и стволы деревьев оплетала иссохшая паутина прошлогодних побегов.
Вскоре я оставил надежду наткнуться на что-нибудь стоящее — и, споткнувшись, едва не налетел на мужчину. Он стоял ко мне спиной и, невзирая на поднятый шум, который способен был пробудить медведя из спячки, никак не отреагировал на моё появление. Он простирал руки к мгле; с кончиков пальцев в неё уходили тонкие нити. Изредка его кожа вспыхивала нестерпимым сиянием, и по туману проходила волна. Я подкрался к магу и обнаружил, что его глаза закрыты. По лбу градом катился пот. Он сжимал челюсти так сильно, что, казалось, вот-вот раскрошит в пыль зубы. Одет незнакомец был по-простому, ничего примечательного — кроме чересчур хорошего, чересчур ухоженного меча.
Я почесал затылок, соображая, что с ним делать. Мужчина изрядно походил на угольчатого — или как там Вероника называла натренированных церковью убийц. По крайней мере, у него было мало общего с тем, как Владминара описала Вероника. Скорее всего, он и отвечал за туман. Хотя впечатления светлой магии тот не производил, в его родство с тьмой верилось и того меньше. Из этого следовал простой вывод: передо мной враг. А как принято поступать с беззащитным врагом в условиях средневековья?
Будто чужой рукой я вытащил кинжал. Подступил к мужчине. Клинок налился тяжестью. Заколотилось сердце. Убить? Нет, я не хотел убивать людей. Пусть другие запреты, которые возложил на себя в начале пути, падали один за другим, этот пока что держался.
Мечты о том, как я становлюсь героем, не пережили столкновения с реальностью; и всё же, это противное «и всё же», — где-то глубоко внутри сидел тот наивный мальчик, воспитанный в современной Японии, и требовал поступать