— Не уверен, кого вы подразумеваете под избранным, но я не рыцарь Владыки, — мотнул головой я, — Может… рекрут?

— Вот как? Тогда прошу вас выдерживать расстояние. В столице неупокоенные привыкли к постоянному присутствию избранных, но тут, в глуши, запах живущего… раздражает. Мало кто в Квентуме готов терпеть его без крайней необходимости.

— Раздражает чем? Мы воняем?

— Скорее, источаете… упущенные возможности. Потерянные способности. Напоминает грызущую зависть или смутную, но сильную ревность без того, к кому следовало бы ревновать. В целом смущает, сбивает с толку.

Я послушно отошёл, и Исак убрал платок от лица, сверкнул безупречными зубами в широкой улыбке.

— Благодарю. Знаете, подозреваю, что нежить испытывает что-то похожее. Иначе с чего бы ей нападать на живых даже без приказов? В отличие от нас, у нежити отсутствует интеллект, и тем не менее чем-то же она руководствуется, когда раздирает людей.

Разговор устремился не в то русло, и я решил сменить тему.

— У вас красивая деревня.

— Когда имеешь в распоряжении вечность, рано или поздно испытываешь желание сотворить что-нибудь красивое.

— Тогда почему не построили настоящую стену? То, что вместо неё, не остановит даже зайца. Хотя они у вас не водятся, — добавил я, вспомнив, что животные сбежали от соседства с мертвецами.

Мальчик пожал плечами.

— Плетень — это напоминание. Любая красота преходяща, и вечность — это в действительности всего лишь взятые взаймы у судьбы годы. Нас не уберегут от расплаты и самые высокие стены, а остальное не заслуживает того, чтобы их строить.

Пожалуй, пора перестать думать о нём как о мальчике. Фаталистические рассуждения, исходившие из уст ребёнка, выглядели смешно, если забыть, что он старше моих родителей.

Я забыть не смог. Оттого предпочёл прекратить докучать Исаку вопросами. Мою благодарность за тёплый приём он воспринял с отстранённой невозмутимостью и, убедившись, что я закончил, откланялся.

И всё-таки в Исаке была искра, заслуживавшая уважения. Его идеи перекликались с тем, чему меня учили с детства. С недоверчивым удивлением я осознал, что мне понравился этот неупокоенный — и их быт, обрисованный в грубых штрихах. Теперь деревня не казалась мне погостом. В ней протекала своеобразная жизнь, в которой не было места посторонним, но жизнь эта не мешала другим — более того, предпочитала мирное сосуществование кровавым альтернативам.

Так и сходишь с ума, начиная сочувствовать мертвецам.

* * *

— Как игрушка с ярмарки, — сказал Алойз, не переставая жевать полоску вяленого мяса. Полоска промёрзла насквозь, больше льда, чем мяса, но хоть какое-то занятие. Жевать и болтать. А ещё наблюдать и дрожать от промозглого холода.