– Сейчас моя очередь вам рассказывать!

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Машенька ненадолго убежала в свои апартаменты в Девичьей башне, а я поднялся в Библиотеку, успокоив себя тем, что ни позаниматься толком, ни поспать до отбоя все равно бы не удалось, ибо вечер обещал быть довольно шумным. Я понял это, когда повстречал на главной лестнице Петьку: он, тяжко сопя, с натугой карабкался на карачках вверх по ступеням, а на его спине, покачиваясь, верхом восседал тучный Лаврентий, периодически поддававший ему каблуком по бокам. Петька увидел меня, подмигнул и хрипло вскричал:

– Иго-го! Иго-го!

Видимо, сегодня Василию Ивановичу не везло в карты.

Академия Элиты, где будущие представители истинной аристократии взращивались в обстановке спартанской аскезы, предоставляла своим воспитанникам весьма ограниченный круг развлечений, особенно в вечерние часы досуга, и потому они придумывали их себе сами в меру собственной изобретательности. Самыми популярными были карты: обыкновенно в Верхней гостиной, где перед отбоем образовывалось нечто вроде дворянского собрания, играли в бостон или вист, причем не на деньги –  для этих мальчиков они не имели никакой цены, к тому же в Усадьбе их все равно не получилось бы ни на что потратить, –  а на интерес. Кукарекать под столом самостоятельно знатным господам не пристало, поэтому за проигрыш отдувались фирсы: катали на спине победителей по лестницам и коридорам, пели матерные частушки Обиде Григорьевне, воровали нижнее белье у Дуняши, скакали вокруг Усадьбы верхом на метле и прочее в том же роде. Если надоедала карточная игра, то была и другая, придуманная Никитой, который от скуки и забавы ради, подражая известному персонажу русской классики, иногда кричал во все горло: «Захар! Захаааааар!», чтобы тот прибегал, пыхтя и краснея, –  и так по нескольку раз кряду. Однажды вечером, сидя в Библиотеке, я услышал, как сразу несколько голосов в Верхней гостиной заполошно выкрикивают имена своих фирсов: «Захар! Петькаааа! Праааах! Резедаааа! Захаааааар!» Я был уверен, что случилась беда, мигом пронесся через залы, коридоры и холл и влетел в гостиную как раз в тот момент, когда через распахнувшуюся дверь, ведущую к казарме, разом ввалились Прах, Петька и Резеда, толкаясь и падая друг на друга. Оказалось, что игра заключалась в ставках на то, чей фирс прибежит на зов первым, причем чаще всего в проигравших оказывался все тот же злополучный Захар, или приходивший последним, или вовсе не откликавшийся сразу, а являвшийся спустя время, обычно весь в паутине и в каком-то песке, за что изрядно получал от Никиты. Единственными, кто был избавлен от этих забегов, кто не кукарекал и не катал никого на закорках, были Граф и Скип: первый по той причине, что Вольдемар не принимал участия в общем веселье, но затворничал в своем сумрачном подземелье, а второй оттого, что Филипп по личным соображениям никогда не играл на своего фирса в карты. Иногда в разогретом горящим камином и азартом игры воздухе Верхней гостиной явственно ощущались сладковатые алкогольные ноты, добавлявшие ощущения некоей расслабленности происходящему. Я как-то поделился этим наблюдением с Аристархом Леонидовичем в том смысле, что все это не слишком сочетается со строгой воспитательной концепцией Академии, но тот лишь загадочно улыбнулся и ответил, дыша портвейном: «Слегка за шалости бранил и в Летний сад гулять водил…» –  да на том и покончил.