Ветер подул сильнее. Сибилла – что за умнейшее существо! – сама перешла на довольно спорую рысь. Над головой, почти полностью застилая хмурое небо, шумели массы густой разноцветной листвы, грозя обрушиться багрово-оранжевыми лавинами; отдельные листья, сорванные с ветвей, вскоре стали густым листопадом, и когда мы выехали на пустошь, он уже совершенно замел тропинку, и само ее устье между деревьев оказалось скрыто ниспадающим с шелестом изжелта-красным пологом.
На пустоши ветер налетел так, что едва не сшиб из седла, высек слезы из глаз, взъерошил конскую гриву и мгновенно пробрал до костей. Я тщетно пытался защититься от его натиска, подняв воротник; Сибилла еще добавила шагу. Усадьба Сфинкса приближалась, надвигаясь каменной серой громадой, и мне казалось, что я слышу, как гудят от ветра шпили на башнях и пронзительно свистят сквозняки, пролетая сквозь окна и двери. На Верхней террасе кто-то стоял и смотрел на меня, прислонив руку ко лбу, но скрылся, едва понял, что замечен; я не успел разглядеть, кто это был, но кажется, узнал седоватую круглую голову Петьки.
В конюшне Архип, не задавая вопросов, принял у меня поводья Сибиллы и вдруг поклонился в пояс. Я растерялся, не зная, как реагировать, но он просто повернулся и молча повел лошадь в стойло.
На северной террасе у застекленных дверей Большой гостиной стояла Вера. Она куталась в пальто и, щурясь, смотрела на меня.
– Доброе утро, – сказала она. – Предпочел завтраку прогулку верхом? Зильбер про тебя спрашивал, он недоволен…
Я хотел ответить, но не успел. Вера присмотрелась ко мне внимательнее, округлила глаза, подняла брови и протянула:
– О-о-о-о-о-о…
Мне стало неловко. Она покачала головой и повторила:
– О-о-о-о-о-о… Понятно.
Я поспешил пройти внутрь, но Вера меня окликнула:
– У тебя что-то вот тут, – она показала пальцем на свои губы. – И вот здесь еще, на этой твоей бороде… Кажется, кровь.
«…получается, я тебя приворожила…»
Мне оставалось только молча уйти.
Я быстро поднялся на третий этаж, оставил верхнюю одежду в комнате и прошел в душ. Вода была еле теплой и плохо уходила через сливное отверстие посреди пола, выложенного выщербленной керамической плиткой, и через минуту я уже стоял по щиколотку в холодной луже. Под стенами и в углах виднелись потеки серой и темно-багровой грязи: отсутствие Марты уже становилось заметным. Я увидел у себя на бедрах красноватые полукруглые следы от ногтей, один из которых был таким глубоким, что заметно кровил: уже наверху я еще раз отпрянул от Машеньки, ставшей передо мной на колени, но она притянула меня к себе и опять повторила: