– Преподает литературу, –  ответил фон Зильбер, все более веселясь.

– Вот! –  многозначительно поднял палец Дунин.

Я ожидал, что последует какое-то разъяснение, но он протянул свой бокал, мы дружно чокнулись и выпили разом.

– Мы тут с Германом Германовичем разговаривали о моем отце…

– Абсолютно гениальный был человек! –  провозгласил Дунин.

Аристарх Леонидович снисходительно улыбнулся.

– Люди именуют гением того, кто делает что-то чуть лучше, чем могут они сами. Гениальность в понимании обывателя –  это нечто немногим выше среднего уровня, уже не способность, но даже еще не настоящий талант. Истинная гениальность массами не воспринимается: так, что-то сродни забавному чудачеству или опасному безумию. Она даже замечена порой быть не может в силу своей явной несхожести с теми яркими бессмысленными безделушками, которые обыкновенно преподносятся как проявления гениальности или таланта, и несоответствия познавательному и тем более творческому опыту большинства, как те корабли Колумба, которых не смогли увидеть индейцы…

Я знал, что фон Зильбер чем более выпивал, тем сильнее становился расположен к длительным монологам, и сейчас с тревогой заметил, что три бутылки мадеры на столе уже были пусты, да и одна с хересом тоже подходила к концу.

– …Настоящая гениальность всегда невостребована, и гению, если уж он захочет быть принятым обществом, придется притушить яркость своего дарования до степени, которую могут воспринимать, не ослепнув, глаза его современников –  так настоящий маг и волшебник рядится в фокусника, чтобы зарабатывать хлеб насущный на сцене. Вот и отец смог найти себе применение лишь как академический ученый, но не как, к примеру, философ, или, может быть, мистик…

– Этот его агностицизм с мистицизмом я не одобрял никогда, –  решительно заявил Дунин.

– Думаю, для него это было лишь некоей красивой формой. Вы, Герман Германович, изволите упирать на духовное, мне ближе научные позиции отца, но ведь в главном мы сходимся…

– В чем же? –  поинтересовался я.

– В том, что люди принципиально неравны друг другу, и равными быть не могут. Неравенство предопределено генетически. Утопия с миллиардами талантливых и умных невозможна с точки зрения науки, ибо талантливых, как и умных, и сильных, и властных всегда меньшинство. Вот вы сегодня изволили над поэтической зарисовкой Германа Германовича поиронизировать…

Дунин погрозил мне пальцем, плеснул себе мадеры и пролил половину.

– И я понимаю вас, –  продолжил фон Зильбер. –  Видя человека в цепях, запертого в скотском стойле, вы как гуманист, конечно же, стремитесь помочь ему, освободить от унизительного, бесчеловечного положения, потому что предполагаете в нем равного себе, такого же человека, как и вы сами. Но вот что: человек этот не равен вам вовсе. Почти наверняка, узнай вы его получше, оказалось бы, что он неблагодарен, туп, примитивно и бездумно жесток, ограничен в суждениях и эмоциях, что в нем нет ничего, составляющего достоинство человека, а потому самое место ему на привязи и в хлеву. Я тоже в свое время бунтовал и объявлял войну дворцам и мир хижинам, но зайдите хоть раз в те хижины, и вам захочется сжечь их вместе с обитателями. Там только тупость и порождаемая тупостью равнодушная злоба. Начните им рассказывать про свой Ренессанс, и все, что они поймут, –  это то, что вы интеллигент и лох, и станут думать, как половчее вас ободрать. Я расскажу сейчас одну историю… Герман Германович, вы как себя чувствуете?