– Мое имя Мария Аристарховна фон Зильбер!..

…Алина содрогнулась всем телом так, что ее подбросило на матрасе, и проснулась. Вместо купола над ней был потолок, такой белый, какой бывает только в больничной палате. С пробуждением сразу пришла боль, уже не столь сильная, как в первый день, но все-таки ощутимая –  в голове, ребрах, во всем теле, –  а потом Алина почувствовала, как ее затягивает обратно в вязкое забытье.

Первые сутки она спала практически непрерывно, лишь изредка приходя в себя и всякий раз с трудом осознавая реальность. Впервые это случилось, когда ее стали укладывать на носилки: она успела различить медиков в форменной синей одежде, торчащие из грязного потолка обломки рухнувшей стены и обрывки свисающих обоев, и тут же снова провалилась в цепенящую черноту. Наверняка она находилась в сознании, когда ее привезли в больницу, когда делали томографию и рентген, везли в операционную, вкалывали инфильтрационную анестезию и обезболивающее, но память этого не сохранила. Алина запомнила только, как, выныривая из сна среди ночи, заметила на соседней кровати сплошь перебинтованную, словно египетская мумия, неподвижно лежащую под капельницей фигуру, а второй раз увидела ее уже лишенной бинтов, неподвижно сидящей на краешке койки, освещенной холодным светом луны, и длинные темные волосы, словно змеи, ниспадали на плечи и грудь. Может быть, и это было лишь видением, как те, к которым Алина постоянно возвращалась, проваливаясь в сон: бесконечная, изнурительная круговерть образов, действий и разговоров –  Шинкарев подсказывал, как получше ударить его доской, Адахамжон объяснял устройство пистолета, оба рассказывали Алине о своей жизни, о ее жизни, вообще о жизни, голоса не замолкали ни на секунду, покойники назойливо толклись в ее голове, а в конце обязательно появлялась девочка, всегда говорившая одно и то же:

– Мое имя!..

– …Мария Аристарховна фон Зильбер, –  прозвучало рядом, как отраженное реальностью эхо бесконечного сна, и Алина проснулась.

Это было на утро второго дня. У ее кровати стоял фактурный мужчина в безукоризненно белом халате, под которым виднелась столь же безупречная сорочка с респектабельным галстуком, с аккуратно постриженными седыми волосами и в очках без оправы. На лацкане халата блестел золотой кадуцей. За ним стояли еще двое, мужчина и женщина, в таких же идеальных халатах, тоже немолодые, респектабельные, хотя, и это как-то сразу неуловимо ощущалось, словно бы чуть ниже рангом. Еще трое или четверо образовывали в этой делегации третий ряд. Несколько медсестер и санитаров в синем толпились у двери.