– Цветы от агрессивного бывшего? –  прищурился Альберт Мефистофель. –  Преследование и абьюз?

– Сомневаюсь, –  отозвалась Вика.

– Ладно, приедет и сама все расскажет! Цветы все равно нужно как-то в воду расставить.

– У нас, кажется, ваза есть, –  сказала Инга, –  я сейчас принесу.

– Да, у Зои тоже.

Вика отправилась к сестре в комнату: она помнила, что видела где-то в старых вещах хрустальные вазы, оставшиеся от бабушки, их только нужно было найти. Ксюша тем временем принесла фотоаппарат и бродила вокруг стола, выцеливая кадр и ракурс. Инга вернулась из комнаты с большой банкой:

– Вазы нет, нашла вот это, от прежних жильцов осталась, наверное. Пойду наберу воды.

Она поставила банку под кран на дно ржавой ванны, включила воду и посмотрелась в зеркало: дурацкий прыщик на носу так и не проходил. Лилька говорила, это значит, что кто-то в нее влюбился. Вода набиралась медленно; Инга выкрутила вентиль до упора, снова взглянула в зеркало, и тогда увидела, кто стоит у нее за спиной.

Крикнуть она не успела: шею сзади стиснула железная хватка, и в следующий миг Инга со страшной силой врезалась в зеркало лбом; брызнула алая кровь, в раковину с грохотом обрушились увесистые осколки.

– Банку расколотила, что ли? –  с досадой сказала Лиля и крикнула: –  Ты там в порядке?

Инга, пошатываясь, вышла из ванной. Она была белой, как разбросанные на столе зловещие лилии, и стремительно бледнела еще. Обеими руками она стискивала горло с такой силой, словно хотела сама себя задушить, между пальцев сочилась, стекая и капая на пол, ярко-красная кровь. Все вскочили, загремел опрокинутый табурет. Инга сделала пару шагов на подкашивающихся ногах, открыла рот, как будто хотела что-то сказать, но вместо слов раздался только мокрый, захлебывающийся хрип. Руки упали с горла, из раскрывшегося длинного разреза под подбородком тяжело выплеснулась струя крови, брызги полетели на стены. Инга еще раз шагнула и упала на пороге кухни, с жутким стуком ударившись лицом о паркет. Шок был таким, что сначала никто не кричал, просто замерли в ужасе, вытаращившись на мертвое тело. Кричать стали мгновением позже.

Первой завизжала Харуко, когда сначала заметила странное марево, очертанием напоминающее человеческую фигуру, дрожащее над распростертой Ингой, а потом словно бы висящий в воздухе, окровавленный осколок зеркала. Через секунду это увидели и остальные, с разноголосыми воплями бросившись в дальний угол к окну. Харуко, не переставая отчаянно визжать, пыталась втиснуться в узкую щель между стеной и древним, массивным холодильником, рядом кричала и толкалась в панике Лиля. Ксюша немного замешкалась, и ее длинные дреды вдруг вздыбились, резко вытянулись к потолку, а ноги в разноцветных носках беспомощно замелькали над полом. Она завопила, и в следующий миг зазубренный зеркальный осколок, сверкнув, полоснул ее по шее. Тело мягко упало, сложившись рядом с кухонной плитой, кровь хлынула из обрубка шеи широкой волной, подкатившейся к носкам черных туфель Альберта. Отсеченная голова, черты лица которой быстро охватывало жуткое безразличие смерти, полетела прочь, запрыгала по столам, с грохотом опрокидывая и сбивая посуду. Альберт, тоже бледный, будто покойник, ухватился за табурет и поднял его перед собою как щит, выставив вперед ножки. Он повернулся, чтобы что-то сказать –  Харуко увидела его выпученные глаза, раскрывшийся искривленный от ужаса рот, но в этот момент тяжелая табуретка вырвалась у него из рук, сделала в воздухе кульбит и врезалась толстым углом сидения в череп. Раздался отчетливый треск, Альберт взмахнул руками и начал заваливаться навзничь, а табурет, двигаясь с неправдоподобной скоростью, успел догнать его и обрушиться на лицо, дробя скулы и челюсти.