Стало грустно. Примерно так же, как вчера, когда сидел в засаде, готовясь к бою. Он знал, что из ЗПИ никто не возвращается, знал, что выхода нет. И смысла нет. Больше ни в чём нет смысла. Надо было что-то срочно придумать, но мозг не работал. Пустота. Одна пустота вокруг. Больше ничего. И внутри пустота. Идти некуда. Любой путь – к гибели. К медленной, противной смерти от голода, холода и истощения. Любой путь – в пустоту. Голову сжали тиски безысходности.

Закинув на плечо винтовку, Матвей пошёл прочь. За ближайшим перекрёстком начиналась каменная застройка. Местность больше не напоминала Академический район, теперь это был совершенно другой город. Тут даже трава росла не так густо, и снега нападало меньше. А вскоре и вообще под ногами оказался практически ровный асфальт. И хоть дома вокруг по-прежнему пустовали, улица выглядела так, будто люди отсюда ушли какой-нибудь час назад.

Матвей замер, прислушался. Рёв толпы долетал до его ушей. Подумал, мерещится, но всё равно пошёл на звук, а тот с каждым шагом становился всё громче и яростнее.

По широкой улице двигалось шествие. Множество народу шагало куда-то, размахивая знамёнами. Красные и чёрные флаги метались над головами.

– Смерть! – скандировали люди в едином порыве. – Смерть старому миру, смерть старому порядку. Смерть императорам и царям! Долой! Прочь!

Матвей прижался к стене. Толпа бурлила и ревела, как многоголовый монстр, который вот-вот схватит, утащит и разорвёт на части. Ужас наполнял сердце. Необъяснимый, непередаваемый. Но ещё больший ужас Матвей испытал, когда за домами раздались мерные тяжёлые удары. Они приближались, становились громче и отчётливей, и земля вздрагивала при каждом из них. Вначале слабо, едва ощутимо, потом всё сильнее и сильнее. Матвей хотел бежать, но не мог пошевелиться. Ноги вросли в тротуар, стали ватным. Он чувствовал, как лоб покрывается холодной испариной, как руки дрожат, а сердце колотится так, что ещё чуть-чуть, и разобьётся вдребезги о грудную клетку. А толпа шла, не замечая ударов, раздающихся уже совсем близко.

Из-за угла показалась огромная фигура. Бородатый мужик, что ростом был выше самого высокого дома, шагал по улице, сжимая в руках флагшток, и большое красное знамя, развеваясь, огнём жгло серые небеса. Из-под сдвинутых бровей великана вдаль смотрели глаза, полные ненависти и решимости. Матвей вспомнил сон, который видел уже не раз, и который приснился в ночь перед митингом. Происходящее походило на тот сон. Или на бред сумасшедшего. А толпа не обращала внимания, она по-прежнему ломилась вперёд, скандируя лозунги с ожесточённой радостью.