В ее доме, махоньком, словно кукольном, пахло все той же кислой капустой. На столе стояла миска, прикрытая полотенчиком, и Анне до невозможности хотелось поднять его, заглянуть, убедиться, что и над опарой годы оказались не властны.

— Садись куда… он туда. Чаями поить, уж извиняй, не стану, — она сама устроилась на низенькой табуретке, подвинула к себе корзину с картофелем и пустую миску.

— Я без чаев… как-нибудь.

— Как-нибудь… — махонький ножичек скользил по клубню, снимая кружевную ленту кожуры, украшенную бусинами-глазками. — Все у вас через как-нибудь…

…ее история была проста.

Старшая дочь, оставшаяся после смерти матери за хозяйку. И махонькое хозяйство, которое однако отбирало немало сил. Найденный отцом супруг, почтенных лет вдовец, которому была нужна не столько жена, сколько прислуга, но тогда это тоже казалось правильным.

Она старалась.

Она заботилась обо всех, и о супруге, что вечно маялся животом, и об отце, и о Платоше. Его единственного, пожалуй, любила, искренне и самозабвенно.

Это она обнаружила дар.

И уговорила папеньку, видевшего в Платоне наследника нехитрого своего дела — а папенька тачал сапоги и нельзя сказать, чтобы преуспел в том — показать его заезжему магу.

Она отыскала нужные слова, чтобы Платона отпустили в школу.

Она… после уже смерти супруга, которая случилась весьма кстати, продала скромное наследство, чтобы было за что отправить Платошу в Петергоф, ведь только там ему, талантливому, и место. Она вернулась к отцу, бездетною, обреченною досматривать этого склочного обиженного на весь мир старика, и сама взяла в руки инструмент. Не бабье дело?

Ей и не нравилось.

Сложно вообще сказать, что ей нравилось, но… дело приносило какой-никакой доход, а Платоше нужны были деньги.

Жизнь в Петергофе дорогая, но зато он в университет поступил.

И стипендию получает.

Правда, той стипендии крохи совсем, но… копеечка к копеечке.

…отца не стало зимой. Он быстро сгорел, подхвативши обыкновенную простуду, но по своему упрямству отказавшийся лечить ее.

Куда?