В приюте кормили.

Учили.

И не только грамоте, но и делу, которое должно было бы позволить сироте прокормить себя. Конечно, нельзя сказать, чтобы житье было совсем уж вольным: сестры проявляли изрядную строгость, да и работать приходилось от зари до зари, не забывая при том благодарить Господа за кусок хлеба и крышу над головой. Временами хлеб был горек, а крыша протекала, но…

…иные и того не имеют.

А потому нельзя быть неблагодарными. Господь все видит. Господь всем воздаст по заслугам. Господь всегда рядом.

О нем Евлампия забыла, стоило ей покинуть приют. Слишком уж велик и удивителен оказался мир за стенами его. В мире этом отыскалось местечко и для Евлампии, к слову, не без помощи сестер, замолвивших словечко за старательную, пусть и лишенную силы, сиротку. Нет, нельзя сказать, чтобы Евлампия разом отринула все, чему ее учили. Она была девушкой рассудительной, осознававшей, что отныне в мире этом она может рассчитывать лишь на себя.

Она жила.

Снимала крохотную комнатушку с еще двумя девочками, тоже вышедшими из монастырского приюта. Работала, силясь показать свою полезность и заслужить не только похвалу, но и прибавку к тем грошам, которые получала.

Молилась, но больше по привычке, чем и вправду испытывая нужду в беседе с Богом.

И ждала.

Чего?

Любви. Той самой, что изменит жизнь, перевернет ее, наполнит сердце и душу светом, а еще приведет ее к алтарю, позволив исполнить то исконное женское предназначение, о котором столько говорили.

Но время шло, а любовь не приходила.

Нет, на Евлампию обращали внимание, большей частью пациенты, к которым она была добра, сперва из жалости, после, когда жалость перегорела — слишком уж много было их, страждущих, — то потому, что доброта часто оборачивалась лишнею копеечкой. Конечно, ею приходилось делиться, но и того, что оставалось, хватало на малые нужды. В монастыре Евлампия привыкла жить скромно, и от привычки этой долго не могла избавиться. Но… время шло.

— Дура, — сказала как-то Таисия, которая давно уж ушла из больницы, ибо труд в ней был тяжел, а платили сущие гроши.

Тася нашла другую работу.

Какую? Она не говорила. А Евлампия… она видела и Тасины новые наряды, которые казались безумно красивыми, хотя и легкомысленными. И яркие помады, и краску для ресниц, и многие иные чудесные вещи, которые манили, но…

…рисуют лица лишь женщины легкомысленные.

А Господь, он видит.

— Выкинь уже этот бред из головы. Пользуйся, пока молода, — Тася не была злой, в отличие от Гражины, которая давно уж съехала. — Хочешь, познакомлю с кем? Ты ведь еще не… ложилась с мужчиной?