созерцания. Но в таком случае понятие ноумена-проблематическое понятие: оно есть

представление о вещи, о которой мы не можем сказать ни то, что она возможна, ни то, что

она невозможна, так как мы не знаем иного способа созерцания, кроме своего чувственного

созерцания, и не знаем иного вида понятий, кроме категорий; между тем ни наши

категории, ни наши созерцания не подходят ни к какому внечувственному предмету.

Следовательно, мы еще не имеем права расширить в положительном смысле область

предметов нашего мышления за пределы условий нашей чувственности и допускать кроме

явлений еще предметы чистого мышления, т. е. ноумены, так как эти предметы не имеют

никакого положительного значения, на которое можно было бы указать. Нельзя ведь не

признать, что одних лишь категорий еще недостаточно для познания вещей в себе, и без

данных чувственности они были бы только субъективными формами единства рассудка без

всякого предмета. Правда, мышление само по себе не есть продукт чувств, и в этом смысле

оно не ограничено ими, но это еще не дает ему права на самостоятельное чистое

применение без присоединения чувственности, так как в этом случае мышление не имеет

объекта. Нельзя также считать ноумены подобным объектом, так как ноумен есть именно

проблематическое понятие предмета для совершенно иных созерцаний, чем наши, и для

совершенно иного рассудка, чем наш, стало быть, для такого рассудка, который сам есть

проблема. Итак, понятие ноумена не есть понятие объекта; оно представляет собой только

неизбежно связанный с ограничением нашей чувственности вопрос, не существуют ли

предметы, совершенно независимые от наших чувственных созерцаний. На этот вопрос